Слабый скрип, я заметила за дальней дверью рыжую голову, рука оттащила мальчика. Каван повернулся к двери, проведя большими пальцами под глазами.
— Выходи, Эна. Выходи, Бриг, — он толкнул дверь, и стало видно мальчика в руках его матери. — Королева вернулась к нам, Эна. Слухи были правдой. Аластейры сбежали.
— Великий Свет… — женщина прошла вперед, сжимая руку сына, опустилась на колени перед Моной, как делал ее муж. — Я знала, королева, знала, что не вас убили в тот день. Я была тогда на террасе, — она сжала ладонь Моны, ее глаза сияли. — О, как же хорошо. Вы даже не представляете, что это значит.
Кольм напрягся, он стоял спиной ко мне. Я коснулась его локтя. Он убрал его и отодвинулся. Меня залил свет.
— Полольщица мха, мама, — сказал мальчик, указав на меня.
Его родители удивленно посмотрели на меня, ладонь его матери закрыла ей рот. Они не успели вежливо спросить, что я тут забыла, Мона вывела меня вперед.
— Это Мэй, наш проводник. Она провела нас с восточных берегов и через горы Сильвервуд, — она посмотрела на меня с улыбкой. — Почти безопасно. Пару раз было опасно. Путь был не из простых.
— Садитесь, садитесь, — Эна убирала со стола. — Бриг, набери чайник, милый.
— Где Ула, Каван? — спросила Мона, сев за стол.
Он помрачнел.
— Жива, — сказал он, вытаскивая тяжелый деревянный сундук к столу в качестве дополнительного стула. — Она на острове Пуговка. Алькоранцы изменили все поселения на берегу и островах. Разделили людей по способностям. Многие мастера здесь, у берега. Все лучшие ныряльщики на островах, кроме нескольких на берегу, чтобы нырять к лунному дну. Улу забрали, когда ей исполнилось четырнадцать, чтобы она ныряла к розовому дну.
— Вы ее после этого видели? — спросила Мона, взгляд был напряженным в свете свечи.
— Алькоранцы позволяют три визита в год, — тяжело сказал он. — Так они нас держат в узде. У семей разные дни встречи, и мы не пересекаемся. Для этого используется остров Между. Место встречи для семей. Если мы взбунтуем, они лишат нас визитов. Это довольно эффективно, — сказал он, проверив, что Бриг набирает воду и не слышит. — Им даже бить никого не требовалось в последнее время. В этой деревне. Думаю, могло быть хуже.
Мона сжала кулак на столе.
— Все закончится. Завтра мы прогоним алькоранцев.
— Завтра?
— Должно быть завтра, — сказала она. — Флот кораблей направляется к озеру с вестью о нашем возвращении, и они могут быть здесь послезавтра. Мы должны действовать, пока есть шанс.
— Как? — спросила Эна, ставя чайник, принесенный Бригом, на огонь. — Алькоранцы разбросаны по островам и берегу. Их главарь в Черном панцире, он хорошо охраняет стену. Они забрали наши луки и мечи. Вряд ли мы сможем устроить мятеж, который они не подавят.
— Думаю, мы сможем, — сказала она. — Но будет долго повторять план много раз. Кого мы можем собрать здесь? Нам нужны быстрые ныряльщики и лодочники.
Каван встал из-за стола.
— Я схожу в дом Доан, он чуть дальше, скажу ему отправить сыновей к нужным семьям. Мы сможем собраться здесь через час.
— Я не хочу, чтобы вы рисковали, — сказала Мона, глядя, как он берет плащ.
— Алькоранцы не патрулируют долго. Они любят отдыхать, а мы стали послушными.
* * *
Каван ушел, Эна рассказала Аластейрам, что изменилось в Люмене, при этом раскрывая шкафчики и готовя все, что находила. Ставя тарелки с бисквитами, банки яблочного варенья, кусочки сыра и десяток видов рыб, она сообщила Моне, что пение запрещено. Алькоранцы переживали, что люди старой традицией распространять песню смогут общаться и объединиться. Это было бредом, но разделило людей еще сильнее. Она нарезала лук, бросила в котелок, пока описывала распорядок дня. Люди должны были заканчивать завтрак и идти работать ко времени, когда солнце поднималось над горами. Ныряльщиков забирали на озеро на одном из девяти кораблей, патрулирующих каналы, они оставались на озере до заката.
— Радости в этом больше нет, — сказала Эна, бросая горсть моркови в суп. Мона уже сказала ей, что больше еды готовить не нужно, но мне казалось, что так она выплескивала нервную энергию. — В этом не осталось духа товарищества, красоты процесса. Осталось лишь количество. Кто хорошо трудится, может заслужить еще один визит семьи. Медленные могут потерять день, лишиться места на островах и выполнять другую работу. Те, кто не самый умелый, не может нырять вообще. Но, как и сказал Каван, могло быть хуже. После первых месяцев алькоранцы стали не такими жестокими. Были избиения, пару казней, но столько, сколько требовалось, чтобы подавить восстание. Жестокость почти пропала, когда они рассеяли нас по островам.
— А переизбыток? — спросил Арлен. — Алькоранцы ведь не знают, как управляться с раковинами, если они заставляют людей нырять за количеством.
— О, нет. Они все хорошо продумали. Вторжение не было внезапным решением их короля, его планировали годами. Все старые советники занимаются этим. Некоторые отказывались сотрудничать, конечно, но, когда казнили главного советника, они стали послушными.
— Они казнили Кору? — резко сказала Мона.
— Да. Она держалась до конца, отказывалась работать с ними. Это вдохновляло, но… — она пожала плечами. — У людей есть семьи. Никто не хочет терять жизнь. И если мы позволили им орудовать на дне озера, то что тогда? Мы не могли жить без этих ресурсов. Было логичнее сотрудничать.
Мона начала задавать другой вопрос, но ее перебили резкие шаги на крыльце. Дверь распахнулась. Мы напряглись, но это не был дозорный. Вбежала девушка с рыжими волосами оттенка клубники, ее круглое лицо было в слезах.
— О! — завопила она, бросаясь к столу. Мы отпрянули, она упала к ногам Арлена. — О, о, о! — охала она, прижимая ладони к вздымающейся груди. — О, мой лорд Арлен! — она взобралась по его тунике, впилась в его воротник и прижалась губами к его губам.
Мона зажала руками рот, словно пыталась сдержать смех. Я встретилась с ней взглядом и спросила губами: «Сорча?». Она кивнула, трясясь от веселья. Глаза Арлена были огромными, лицо побледнело под веснушками, он отклонился так далеко на стуле, что Кольм поддерживал его рукой, не давая упасть.
— Мы считали вас мертвым! — плакала Сорча, повиснув на его шее. — О, как мы горевали!
Он мог прохрипеть ответ, но за ее всхлипами слышно не было. Кольм взглянул на Мону с тенью улыбки. Он увидел, как я пытаюсь подавить улыбку, быстро отвел взгляд на людей, заполняющих комнату.
Люди озера приветствовали свою королеву с потрясением. Некоторые целовали ее руку, другие опускались на колени. Кольм встал, чтобы приветствовать в ответ, пожимал руки и предплечья тех, кто опускался перед ним. Некоторые приветствовали Арлена, но он не мог отцепиться от Сорчи, его руки были вытянуты в воздух, словно он пытался не трогать раскаленную сковороду.
Каван вскоре вернулся с несколькими людьми. Постоянно раздавались приветствия, лились слезы, и я восхищалась выдержкой Моны. Она держалась величаво, слушала каждого человека с нежной улыбкой. После еще одной волны людей, набившихся в дом Кавана, я оставила свое место на сундуке и пересела на подоконник в углу. Некоторые удивлялись при виде меня, но, если у них и были вопросы, они оставляли их при себе.
Через час после того, как Каван ушел сообщать о нашем прибытии, все углы в его доме были набиты людьми. Огонь потушили, в комнате и без того было жарко, а мы не осмеливались открывать окна. Все плоские поверхности служили стульями, люди стояли на порогах, устроились на стремянке у стены. Каван положил доски на ящики с картофелем, создав ряды скамеек. Сорча сидела на коленях рядом с Арленом, гладила его руку, а он смотрел вперед рассеянным, ошарашенным взглядом.
— Итак, — сказала Мона, осмотрев комнату. — Мы здесь. Спасибо, что все вы собрались. Знаю, это риск для вас и ваших семей, но, если повезет, к этому времени завтра вам не придется переживать из-за алькоранцев.