— Ты что сделала со своим платьем?
— Разрезала посредине и сшила края каждой половины. В штанах удобнее.
— Да, вижу.
И опять замолкли, шагая через овраги и перелески.
Потом Тао спросила, хватит ли у Виктора денег на все закупки. Ведь теперь прокормить и одеть надо еще троих.
— Денег? Если мне память не изменяет, это такие кружочки или бумажки с чьим-то портретом?
— Значит, нет их у тебя?
— У меня есть одна вещица, которую я при помощи Рысека хочу превратить в деньги. Но больше всего я рассчитываю на то, что он мне даст денег в долг или отпустит товары в кредит.
— Блестящая мысль! — неизвестно чему обрадовалась Тао. — Иди вперед, я тебя догоню.
Она отстала, а Виктор прошел дальше и остановился, поджидая ее. Тао догоняла его, сжимая что-то в кулаке.
— Пришлось далеко запрятать, — пояснила она. — Эта штука могла нас погубить, если бы староверы дознались. Помнишь мои серьги?
— Конечно. Ты их носила в Харбине.
— И они были у меня в ушах, когда Коропка прибежал с вестью, что отца забрали и надо удирать.
Серьги Тао, несомненно, стоили очень дорого. Две великолепные нежно-розовые жемчужины переливчато мерцали среди зеленоватых камешков оправы. Доктор купил эти серьги вскоре по возвращении с «принудительной практики» в отряде Среброголового. Ему нужно было на что-то тайно употребить деньги, взятые из банка якобы для выкупа похищенной хунхузами дочери. Сумма была нарочно взята весьма крупная, для того чтобы на это обратили внимание.
— Коропка уверяет, что отец отдал за них пять тысяч долларов.
— Китайских или американских?
— В том-то и дело, что американских. Он говорит, что на эти деньги можно купить два прекрасных автомобиля. Так что их, пожалуй, хватит на наши нужды, как ты думаешь?
— И половины этих денег достаточно. Что нам нужно? Теплая одежда, крепкая обувь, штуцеры для тебя и Леха, из продуктов — соль, рис, крупы…
По мере того как Виктор высчитывал, сколько тепла, и сытости, и сил можно обрести ценой этих серег, рос и список необходимых изделий из стали, кожи и пряжи, продуктов природы и продуктов сложных химических процессов. Одни их названия вызывали трепетную жажду обладать ими. А Тао еще подзадоривала:
— Ты не забыл о друзьях, с которыми живешь? Для них тоже надо закупить самое необходимое. Ну так сколько это все вместе должно стоить?
— Как я могу это сказать? Ведь я не знаю цен. Во всяком случае, мне думается, что половины этих денег вполне хватит.
— Вот и чудесно! Витек, а ты как будто и не рад?
— Видишь ли… твои жемчужины Рысек мог бы продать только в большом городе. А захочет ли он ехать ради этого в Харбин или Мукден? Это чертовски сложное дело.
— Ну, так пусть он будет с нами в доле. Пусть все сделает и берет себе остальные деньги. Ладно?
Виктор не отвечал.
— Что на тебя нашло?
— Да вот думаю, имею ли я право пустить твои серьги, так сказать, в общий котел.
— Более серьезных вопросов у тебя нет?
— Нет. Да и с этим я уже покончил. В нашем положении, пожалуй, такая щепетильность неуместна. Давай свои серьги. Как-нибудь сочтемся.
Он завернул серьги в шкурку, в которой уже лежала золотая звезда Багорного, и сунул сверток обратно за пазуху.
Посовещались еще. Принятое решение казалось им разумным. Они двинулись дальше и через некоторое время очутились над дорогой.
Присев в яме под свалившимся деревом, они поверх его корней, переплетенных, как щупальца осьминога, смотрели из глубины леса на дорогу, которая словно в судорогах извивалась под густо заросшим обрывом, вся в ухабах и петлях. Виктор и Тао видели только небольшой ее участок — от поворота направо, который вел к полотну недоконченной железнодорожной ветки, до поворота налево, за которым, очевидно, были бараки «запретной зоны» концерна. Двое рабочих дробили камни для засыпки воронки перед поврежденным мостиком. Работали они лениво спустя рукава, стучали погромче, чтобы думали, что они усердствуют, и не переставали болтать по очереди. — один говорил, другой стучал. Сухое щелканье их молотков неровной трусцой разбегалось по дороге.
— А не вызвать ли нам через них Рысека? — шепнула Тао.
— Я как раз об этом думал.
Тао через плечо Виктора читала то, что он писал карандашом Коропки в записной книжке с календарем, взятой у него же; «Кто землякам в тяжкой неволе без помощи гибнуть позволит…»
— Это стихи Рысека. Он поймет, от кого записка.
Под стихом он написал: «Иди за мост в сторону железной дороги».