Ночную тишину прорезал звук, перед которым в тайге все трепещет. Это тигренок, упершись лапами в первую свою добычу, возвещал, что отныне он могучий владыка лесов Ван. Что народился Тигр.
Однорогий олень исчез мгновенно. Ведь нет на свете никого проворнее испуганного оленя.
Тайга замерла на миг, затем поднялся переполох. Оленихи и оленята кинулись бежать, да так, что у них селезёнки ёкали, а старые олени уходили в чащу незаметно, искусно выбирая тропинки.
Тигрица была зла на сына. Ван рыком своим разогнал все стадо, из-под носа у нее спугнул оленя. Правда, зато он убил олененка, сам одолел такого большого олененка. И тигрица подошла к детям, которые уже рвали на части и пожирали добычу.
Потом все трое довольно долго шли через поляны и рощи, сменявшиеся все более густым лесом, и наконец залегли в яме под вырванным с корнем деревом.
Разбудил Вана голос оленя. Это мать снова приманивала рогача. Издалека ей отвечал кто-то — судя по реву, могучий олень.
Тигры двинулись в ту сторону. Но тут с небольшой поляны донесся до них человеческий голос и шуршание сухих листьев. Они притаились.
Появился человек, высокий и старый, с седой косичкой, как мышиный хвостик. Лицо у старика было розовое, походка легкая, как у всякого лесного жителя.
Впереди него шел кабан. Ван никогда еще не видел такого огромного старого вепря, даже не представлял себе, что на свете водятся такие чудища. Да и мать Вана, должно быть, чувствовала то же самое. Глаза ее сверкнули при виде этой невиданной доселе, попросту неправдоподобно громадной черной туши. Кабан весил, наверное, не меньше, чем она сама, а изо рта у него торчали трехгранные, изогнутые полумесяцем клыки, в три раза большие, чем у всякого обыкновенного кабана.
Он остановился под дубом и принялся ворошить рылом листья — искал желудей. Старик прислонился к нему всем телом, почти сидел на нем. Подняв руку к глазам и шевеля в воздухе пальцами, он говорил что-то. А кабан, грызя желуди, слушал и по временам хрюкал.
Тигрица протянула вперед согнутую лапу, потом вторую. Неприметная в своей защитной окраске (полосы на ее шкуре можно было принять за стволы молодых деревьев или за их тени), она приближалась медленно и неуклонно.
А человек разговаривал с кабаном.
ТАМ, ГДЕ ПЕРЕПЛЕТАЮТСЯ ЛЕСНЫЕ ТРОПИНКИ
— В теле у тебя, Звездочка, сто костей, десять отверстий и пять кишок, — говорил Люй Цинь. — Но ты помнишь только о своем желудке и желуди готов есть днем и ночью. Ты, кажется, собираешься есть их и в своем втором или четвертом воплощении, даже если станешь соловьем или передней жабьей лапкой. Оттого ты и прихварываешь. От излишка желудей дух твой и тело не ладят между собой, и оттого — запоры. Ну когда ты в последний раз опорожнялся?
Не хрюкай, Звездочка, слушай, когда с тобой говорят серьезно! Тело надо беречь, нам оно дано на время, и мы обязаны вернуть его чистым и невредимым, когда придет конец. Глаза у тебя, вижу, мутные, словно грязной пленкой застланы. Ох, Звездочка, Звездочка, так ты уж, наверно, с неделю… Ай-ай-ай, как можно так запускать? Каждый кабан ест корни аира, они хорошо действуют на желудок, а о желудях в таких случаях забыть надо! Ты же сам это отлично знаешь.
Да, знаешь, а что толку, если все-таки не можешь устоять перед соблазном? Даешь волю своей жадности, совсем как человек. Может, близость к человеку ослабила в тебе веления разума? Или такова сущность всякого сильного влечения? Ведь вот книга «Фа-янь» дважды предостерегает нас: «что сверх меры, то противно природе». Все-таки в наслаждении скрыт соблазн неодолимый, и каждое превышение меры дает нам обманчивую уверенность в нашей силе и свободе. С этим ничего не поделаешь. В борьбе со своей природой никто еще не оказывался победителем. Ты понятия не имеешь — да это и вообще непостижимо, — сколько в жизни таких противоречий.
По правде говоря, все есть только переход от одного противоречия к другому — это так же неизменно, как путь солнца в небе. Так оно есть с тех пор, как круглое небо стало вращаться вокруг земли и солнце научилось каждый день подниматься по чудесным ветвям фусана над недвижной землей, окруженной четырьмя морями… Ах, все это только метафоры! Так трудно без них обойтись. Я ведь не настоящий мудрец, что жажду утоляет росой, спит без сновидений и не знает в жизни забот. Я не из тех мудрецов, чье дыхание так ровно и глубоко, что выходит даже из пяток, кто отрешился от всего человеческого, постиг гармонию вселенной и, постигнув ее, живет в блаженном и невозмутимом бездействии. Нет, я все еще живу в суете и до смешного люблю все. Люблю негодных людей, тебя, Звездочка, самого прожорливого из кабанов, моего бурундучка, травы, что собираю и сушу, озеро, лесные запахи, люблю все шесть стихий и наши древние прекрасные метафоры…