— Выпьем вторую за то, чтобы земля была тебе пухом, Джюра! — сказал Митар.
— Земля была тебе пухом! — повторили жандармы и осушили рюмки.
— Спасибо, только завтра не мучайте, стреляйте как надо!
— Не беспокойся, мигом все кончим. И глазом моргнуть не успеешь, — ответил Митар.
Один стражник внес целый противень с буреком, другой стражник — баклагу вина и бутылку ракии.
— Шлет тебе Митко и приветствует. Говорит, хорошие ему дрова привозил, угостись теперь. Вино дарит газда Митар, а ракию — Янко.
— Спасибо! — машинально ответил Джюрица, глядя, как стражник рассекает бурек кривым ножом.
Началось настоящее пиршество. Стражник все подносил и подносил угощения, ставил их на стоя, а компания ела и пила. Джюрица ел мало, ему трудно было глотать, по-прежнему что-то сдавливало горло. Но пил он много, жадно, лихорадочно, вперемежку вино и ракию, ожидая, что хмель сделает свое дело. Прошло немало времени, у жандармов уже заблестели глаза, а он хоть бы что, будто ни капли во рту не было!.. По телу разлился огонь, на лбу выступили крупные капли холодного пота, а в сердце холод, тоска и мрак…
— Пей, брат, не будь бабой! — весело воскликнул Митар. — Умел разбойничать, умей и умереть как мужчина.
— Всяк умрет, как смерть его придет!.. — закричал другой. — Кто знает, что ждет нас завтра, послезавтра, каждый миг! Все там будем.
И вдруг всю тяжесть как рукой сняло. Джюрица схватил бутылку — в ней оставалось еще порядочно ракии — и выпил ее залпом.
— Всяк умрет, как смерть его придет! — повторил он свой девиз, о котором напомнили ему жандармы. — Так давайте лучше пить!
Началась разгульная, веселая пьянка с песнями и смехом. Пришли и любопытные горожане поглядеть, как проводит свой последний день разбойник. Входя в комнату, все с удивлением смотрели на веселого парня, который, казалось, и не помышлял о смерти. Его потчевали хорошим табаком, поили вином, глядели на него и уходили, рассказывая всем встречным, что Джюрица держится героем. «Словно у него сердце из камня! — замечал один. — Будь он в армии, стал бы знаменитым героем. Завтра смерть, а ему и горюшка мало!»
А Джюрица пьет без удержу, смеется, хохочет. Пытается даже запевать, да голос прерывается, все-таки что-то сжимает горло…
Песня требует открытого, горячего сердца, а Джюрицыно сердце только-только растапливается, ледяная кора тает медленно.
Но зато он пьет без меры, без удовольствия, льет в глотку без разбора, что попало… Это единственное лекарство от того страшного недуга, которого он боится пуще всего. Пьет, чтобы притупить, убить в себе всякое чувство, погасить пламя души; сейчас ему душа и сердце ни к чему, ничего ему не нужно. Если бы можно было зажмуриться и улететь туда, в тот неведомый мир. И опять же как-то отсрочить, отложить на несколько лет…
— Где твоя жена, брат, чего не приходит? Ну и сверкает же она своими глазищами, чтоб ее! — воскликнул один из пьяных жандармов.
— Вдовушкой останется! — заметил Митар. — Не бойся, выйдет замуж…
— Хочет, чтобы и тебя, как ее, помиловал король.
— Вина сюда! — заорал Джюрица и звякнул лямкой, которая держала на ногах железные кандалы.
Он уже совсем захмелел…
Жандармы улеглись где попало: кто на полу, кто дополз до кровати. Джюрица тоже направился было к кровати, но ему изменили ноги. Митар с одним из стражников кое-как отвел его и уложил на постель. И Джюрица тотчас забылся в тяжелом сне.
Что это? Кругом темно, неприветливо, смутно, в комнате теплится язычок желтой восковой свечи, со всех сторон навис мрак. В ушах шумит, он слышит то веселые восклицания, то звон стаканов, но где это происходит, где это было так весело, вкусно, приятно! В голове какая-то тяжесть, но ничего, еще бы поспать! Ох, как приятно потянуться… Звякнуло железо… Что это? Кандалы, свеча, Митар, начальник… А-а-а-а-а! Оно!
Джюрица проснулся и похолодел. Хмеля как не бывало. Он поднял голову. На одной постели спит Митар, на другой стражник. За столом сидит и дремлет Добросав. Ночь!
«День миновал! Как скоро! И как это могло случиться? Кто знает, который теперь час? Может, скоро рассвет? И тогда… Что же это было, что это было такое хорошее? Ничего хорошего нету! Мать… Станка… Нет, нет! А где сейчас Станка? В деревне, говорят, помилована… вот оно хорошее — помилование! Но пришло ли оно? Нет, пришли бы, сказали, разбудили бы меня. Но оно должно прийти, не может не прийти. Кто это рассказывал: осужденный на смертную казнь уже привязан к столбу, уже стоит строй солдат, наставили винтовки, ждут команды, а по дороге вьется столб пыли, все ближе, ближе… «Стойте!» — кричит кто-то. Оглядываются, а в облаке пыли мчится всадник и машет белым платком. «Помилование!» — кричит он и протягивает приказ. Разрезают веревки и человека вытаскивают из могилы. Но это было бог знает когда! А может, и сейчас, почему бы и нет, наверняка будет. Что стоит королю черкнуть пером, черк-черк-черк — и готово, что ему стоит! И я жив, остался жив, надолго, до самой старости. А каторга что — пустяк! Буду там слушаться всех начальников… как святой угодник. А там пять, шесть, пусть десять лет — и меня отпустят. Приду домой свободный! Хожу куда хочу, делаю что хочу… И тогда… Что, разве не смог бы я найти себе друга? К тому времени Станка выйдет замуж… Она уж и не пойдет за меня, да и я тоже…