— Кто вы? — резко спросила она.
— Неважно, — ответил юноша. — В Энрико, на границе с округом Монакан, меня называют Усак.
Словно ожидая услышать нечто совсем иное, она испуганно вздрогнула.
— Не бойтесь, — мягко произнес он, — я сейчас уйду.
— Я не боюсь!
— Почему же вы дрожите?
— Вам показалось!
— Вы замерзли? У меня с собой другой плащ, из шкуры пантеры.
— Со мной все в порядке! — сердито ответила она.
Оба надолго замолчали.
Под напускной невозмутимостью Клейборна таился страх, но ему показалось, что девушка напугана еще больше, и он снова восхитился ее умением скрывать свои чувства. Кто бы мог подумать, что самоуверенная, манерная девушка, которую он видел на приеме в Грин-Спринг, способна держаться как настоящая скво.
Усак не хотел, чтобы в нем узнали Ланса Клейборна. Последний был знаком ей лишь как один из многих молодых англичан, встреченных в доме губернатора. А сейчас…
— Что это у вас на шее за кожаный мешочек? — рассеянно спросила она.
— Лекарства, — ответил он.
— Простите, что?
— Лекарства. Их дал мне кикосух чискиаков.
— Кико… кто?
— Ки-ко-сух… шаман, лекарь племени чискиаков.
— Теперь понимаю…
— Этот мешочек всегда со мной в лесу, так же как кошель с красками, нож и томагавк.
— Кошель с красками? То, что прикреплено к поясу?
— Да.
Она боязливо потрогала его:
— Там тоже колдовские травы?
— Нет. Медвежий жир, порошок красного корня, уголь и немного настойки болотной мяты.
— Вы раскрашиваете себе лицо?
— Иногда, и тело тоже. У нас на западе так принято. Жир защищает кожу от москитов во время охоты. Краска и наша одежда позволяют нам оставаться практически невидимыми в лесу.
— Вы… воюете?
— Да. Но это не война белых людей. Индейцы воюют скорее из спортивного интереса.
— Но индейцы так грязны! Как вы можете охотиться вместе с ними?
— Племена, живущие в лесах, чище англичан, уверяю вас.
— Простите, я не знала…
— Когда их деревни перестают быть пригодными для жилья, индейцы меняют место стоянки. Белые же остаются в своих городах до тех пор, пока их дома и души не утонут в грязи. В Джеймстауне на каждому углу — питейное заведение, а улицы кишат ворами и своднями. В лесу царят чистота и красота.
— Помилуйте, вы говорите, как поэт-язычник!
— Лес даже ребенка заставляет думать, — серьезно ответил Усак. — Гроза и ветер не поддаются уговорам, так что рассуждать приходится с самим собой.
— В самом деле?
— То место, где я сейчас живу, трудно описать по-английски. Оно и находится на самом краю мира англичан… и мне часто кажется, что ни я, ни мои соседи уже не можем считаться англичанами.
— Боюсь, и я придерживалась того же мнения, но… — улыбнулась она.
Он ничего не ответил.
— Но, — с трудом закончила Истер, — если все приграничные жители похожи на того, кого я уже немного знаю, они мне нравятся.
Ее слова несказанно обрадовали Ланса, однако он счел необходимым пояснить:
— Они дики, как индейцы. Они не ходят в церковь, поскольку вся их религия — это природа. У них нет представителей в палате общин, так как вот уже двадцать лет не было выборов. Каждый их дом — это укрепленный форт, вроде замка Клейборна или Оллен-хауза на Джеймс-ривер.
— Но зачем? Ведь их и так охраняют наши форты!
— Ха! Эти форты ни на что не годятся. Если северные племена снова придут в движение, отряды их воинов спокойно пройдут между вашими фортами до Мидлсекса и Глочестера. Индейцы просто обходят форты, неся смерть и разорение окрестным фермерам.
— Теперь уже не часто увидишь воинственного индейца.
— Знаю. В восточных поселениях мало о них думают, но, живя на западной границе, мы часто слышим их боевые тамта… барабаны. Они говорят об опасности с севера. Через пятнадцать дней пути в этом направлении вы оказываетесь во владениях короля Филиппа, а еще ближе лежит настоящая империя ирокезов. У них голландские мушкеты, и они подчинили себе многие племена, натравливая их время от времени на нас, как, например, в 1656 году, когда погибло столько белых.
— Вы хотите сказать, что будет война?
— Да, — ответил он, глядя на север, — скоро я должен буду вернуться к себе.
— Но, прежде чем уйти, — нахмурилась она, — вы еще придете ко мне?
Он снова промолчал.
Она глубоко вздохнула и, положив подбородок на локоть согнутой руки, стала смотреть на красные от закатного света облака. «Наши встречи лишены будущего, — думала она. — Он всего лишь призрак, видение, плод моего воображения…» Вот сейчас она повернет голову, а его нет…
Она повернулась.
Он исчез!
Она окликнула его, но напрасно. Лошадь как ни в чем не бывало щипала траву; над головой неслышной тенью скользнула сова… И тут ее нога задела за что-то на тропинке. Это был кожаный мешочек с травами. Усак оставил его ей.
Молва нарекла Ланса Клейборна самым непредсказуемым юношей в колонии, а Истер Уокер — самой воспитанной девушкой. Оба оставались полной загадкой для соседей, один — из-за уединенной жизни в замке Клейборна на Кансл-Поинт, другая — из-за долгого, четырехлетнего отсутствия.
Ланс считал себя настоящим англичанином благодаря воспитанию отца и терпеливого Дэвида Брума. Он прекрасно держался в седле, стрелял, танцевал и умел вести себя в обществе. Он прочел в подлиннике Цезаря, Виргилия, Горация, Гомера и кое-что из Эвклида. Не хуже Библии и молитвенника Ланс знал «Кентерберийские рассказы» Чосера, трагедии Шекспира и творения лучших английский поэтов.
Но, помимо, этого он усвоил множество привычек, совершенно чуждых его наставникам, да и всем прочим англичанам. Его вторым домом стал лес.
Сначала весь этот маскарад в истории с Истер Уокер забавлял его. Как индеец, житель лесов, он был совершенно взрослым мужчиной, воином; как сын сэра Мэтью Клейборна — попадал в зависимость от своего отца и часто чувствовал неловкость в обществе других европейцев. В роли же дикаря Ланс был уверен в себе, как горный лев.
Ланс не мог осуждать девушку за то, что она не взглянула на разодетого фата, а одарила своей благосклонностью воина. Он предпочитал опасную, но знакомую жизнь запада подлым интригам восточного побережья.
После короткой встречи в Галл-Коув Ланс видел Истер только издали, опасаясь, что она его все-таки узнает. Он отправил Эду Уокеру обещанную баржу кедровых стволов и однажды даже приехал к нему взглянуть, как идет строительство нового пакгауза, но отказался войти в дом и тем более переночевать, ссылаясь на другие неотложные дела. Эд был очень удивлен, но лишь пожал плечами.
Как-то в Джеймстауне Ланс еле избежал встречи в ней. Он приехал туда с отцом встретить корабль из Плимута. Но когда она внезапно появилась на причале, бросил все и бежал.
На этот раз изумлению Эда Уокера не было предела.
— Это Ланс Клейборн! — воскликнул он, глядя на быстро удаляющуюся фигуру.
— Кто? — переспросила Истер.
— Сын сэра Мэтью Клейборна. Ты познакомилась с ним месяц назад на приеме у губернатора.
— Ах да, припоминаю.
Эд поскреб подбородок и сказал:
— Он удрал, как только увидел тебя. Интересно, почему?
Удивившись столь прямому вопросу, она ответила:
— Откуда мне знать? Может быть, он тебя испугался?
— Он смотрел на тебя горящими глазами. А потом убежал, как заяц. Что ты с ним сделала?
— Я? — нахмурилась Истер. — Да я с ним едва знакома!
— Это-то и странно, — ответил Эд. — Мне казалось, что ты околдуешь его, как только он тебя увидит, но Ланс, похоже, боится тебя. Неделю назад в Галл-Коув он отказался войти в дом, чтобы поздороваться с тобой, а теперь убежал, едва ты появилась на причале… Просто уму непостижимо! Должно быть, это обман зрения. Может быть, ты урод? Вроде нет… И платье превосходное. О фигуре я и не говорю…