Находясь в лесу, Пео никогда не позволял себе расслабиться ни на минуту. Он спал, как говорится, в полглаза, и даже когда ел, переставал иногда двигать челюстями и прислушивался. Его глаза, уши и даже нос всегда были заняты. Втягивая ноздрями воздух, Пео мог определить приближение грозы и оценить ее опасность. Он мог преследовать оленя, ориентируясь лишь по запаху, издаваемому испуганным животным. Во всех отношениях Нед Пео знал лес даже лучше многих индейцев, которых позже предстояло узнать Лансу, за исключением, пожалуй, лишь Петиско, вождя племени чискиаков.
Он повстречался с Петиско, когда в очередной раз ехал в колониальную школу для индейцев взять кое-какие книги для Дэвида Брума.
Два фермера поймали молодого дикаря, у которого не было особого значка, служившего пропуском для индейцев всех племен к востоку от границы округа Энрико. Жестоко избитый индеец еще продолжал сопротивляться, когда на тропинке показался Ланс. Ужасно довольные своей добычей мужланы не скупились на тычки и пинки и не сразу заметили хорошо одетого юношу, направившего к ним своего коня.
— Что он сделал? — спросил Ланс, спешившись.
— У него нет значка, ваша честь, — ответил один из фермеров. — Мы отвезем его в джеймстаунскую тюрьму, он явно с Запада, иначе обязан был бы носить губернаторский значок.
— Но вы избили его до полусмерти! — возмутился Ланс. — Отпустите его и убирайтесь!
Они швырнули юного дикаря на землю, но тот, как кошка, тут же вновь оказался на ногах, шаря руками по поясу в поисках несуществующего оружия.
Ланс схватил его за плечи и удержал от опрометчивой атаки на своих мучителей.
И тут, к изумлению Ланса, этот полуголый парень заговорил на хорошем английском языке.
— Я — Петиско, из племени чискиаков, — сказал он. — Я учусь в школе для индейцев. Мне не нужен значок.
— А ты сказал им об этом? — спросил Ланс.
— Я ничего не сказал этим собакам.
Лансу было нелегко объяснить фермерам, что, собственно, произошло и почему он вмешался. Они рассчитывали получить вознаграждение от шерифа за поимку незарегистрированного индейца и теперь, яростно протестуя против его освобождения, держались нагло и воинственно.
В свои пятнадцать лет Ланс выглядел довольно хрупким, однако фермерам пришлось убедиться в том, что этот юный джентльмен в щегольском бархатном камзоле и широкополой шляпе сделан из стали и пороха. Отправив одного из них ударом кулака на землю, Ланс бросил второго через бедро, и оба застыли у его ног в нелепых позах.
Тут Петиско предложил их убить и уже собрался исполнить свое намерение, когда свинцовый кулак Ланса, описав короткую дугу, врезался снизу в его подбородок. Придя в себя, Петиско сел, озадаченно потирая нижнюю челюсть и недоумевая, как это он, воин по рождению, со стальными мускулами, вдруг снова оказался на земле. Все еще не разобравшись в происшедшем, он покорно последовал за Лансом в колониальную школу.
Петиско был, по его собственным словам, боевым вождем чискиаков и протеже отца Блэка из школы для индейцев, куда он ходил уже три зимы, изучая обычаи и нравы белых людей.
Он оценивающе взглянул на Ланса и добавил:
— Из тебя выйдет хороший охотник. Если, конечно, есть ружье…
— Есть, — улыбнулся Ланс.
— С кремневым ударным замком? — с завистью спросил индеец.
— Да, а ствол из отличной испанской стали.
Петиско вздохнул:
— У тридцати моих охотников всего четыре голландских ружья с кремневым колесцовым замком. Из них стреляет только одно. И мой народ ест рыбу вместо мяса. От этого он слабеет.
— А разве в школе отец Блэк кормит тебя рыбой? — удивился Ланс.
— О нет! У нас там говядина, свинина и оленина, — ответил Петиско и добавил, ударив себя кулаком в грудь: — Я сильный воин.
Благородная гордость дикаря была близка и понятна Лансу. После их первой встречи он дважды навещал его в колониальной школе и часто приглашал к себе в замок Клейборна. Махнув рукой на губернаторские эдикты, строжайше запрещавшие снабжать краснокожих огнестрельным оружием, Ланс подарил молодому вождю отличное ружье с кремневым ударным замком, и они стали вместе охотиться в непроходимых дебрях верховья Чикагомини-ривер.
У небольших костров, разжигаемых для приготовления пищи, Петиско был куда словоохотливее, чем Пео, и Ланс начал понимать тот конфликт с самим собой, который возник у этого полуцивилизованного индейца.
— Я думаю по-английски, — говорил Петиско. — Для индейца думать по-английски плохо.
— Ты христианин?
— Нет. Но думаю по-английски. Люблю ружья. Люблю говядину. Люблю соль. Плохо для индейцев.
— Англичанин не смог бы убить медведя ножом, как ты.
— Да, я действую, как индеец, — признал Петиско.
— А почему отцу Блэку не удалось обратить тебя в нашу веру?
Петиско немного помолчал, подбирая слова, а затем ответил:
— У англичан всего один дьявол. У индейцев их сотни. Я не могу отказаться от дьяволов моего народа.
— А что ты думаешь о Едином Господе?
Петиско фыркнул:
— У индейцев нет Бога или богов… У них только дьяволы.
— У белых людей дьяволов тоже хватает, — улыбнулся Ланс. — Не таких, как твои, возможно, но от этого они не перестают быть дьяволами.
— Наверное, я понимаю, что ты хочешь сказать, — ответил Петиско. — Я видел ваших дьяволов. От них болят кости и внутренности, от них пухнут пальцы… Да и сейчас один из дьяволов терзает мой народ. Вы зовете его «оспа».
Ланс не выдержал прямого взгляда вождя и опустил глаза.
— Есть еще дьявол по имени «ром», — продолжал индеец, — и дьявол по имени «проповедь». Знаешь ли ты, что я, Петиско, читаю и переписываю по памяти Заповеди Блаженства? Я умею считать до тысячи. Я знаю наизусть почти все послания апостола Павла… И тем не менее мои люди умирают от оспы и у них всего одно ружье.
Оба долго молчали. Наконец Петиско сказал:
— Я уведу свое племя. Я научу их быть охотниками.
— А я помогу тебе, — горячо подхватил Ланс, но, заметив выражение, мелькнувшее на гордом лице юного вождя, поспешно добавил: — Ты и меня можешь многому научить, Петиско. И если ты не имеешь ничего против, я был бы счастлив узнать твой народ.
Петиско успокоился. Пристально поглядев в глаза сидевшему перед ним белому юноше, он сказал:
— Ты сделал меня своим другом. Я сделаю тебя своим братом.
Три лета подряд Ланс и Пео были частыми гостями племени Петиско в лесных чащобах долины Раппаханнок. Сначала сэр Мэтью категорически возражал, но так как в тех местах не было лихорадки, а Ланс каждый раз возвращался окрепшим и повзрослевшим, он смирился.
Воины-чискиаки научились неплохо охотиться с огнестрельным оружием, делать из полосок стали ножи и капканы на бобров, а в благодарность посвящали Ланса и Пео в тайны жизни леса, неведомые ни одному бледнолицему, включая торговцев, давно уже проложивших тропы ко многим индейским поселкам.
Вскоре Ланс начал искренне восхищаться чискиаками, хотя и не смел признаться в этом отцу или кому-либо еще из обитателей восточного побережья. Они были сильнее и смелее англичан. Во многом индейцы и вправду напоминали жителей Эллады и Трои, о которых рассказывал ему Брум в долгие зимние месяцы. Их кодекс чести мало чем отличался от описанного Гомером. Ланс знал индейцев, хитрых, как Улисс, безрассудно отважных, как Гектор, упорных, как Аякс и Теламон. Он открыл для себя, что этот лесной народ дружелюбен, вежлив, щедр и добр к своим соплеменникам, но жесток и беспощаден к преследователям и гонителям. Вернее, был жесток и беспощаден до тех пор, пока в Джеймстауне не ввели публичную казнь: суд, состоящий из благовоспитанных и всеми уважаемых джентльменов-христиан, постановлял вынуть у преступника кишки и сжечь их у него на глазах, пока он еще не умер и мог это видеть…