Скрип-скрип, скрип-скрип… Издавало звук несносное кресло. Я открыла глаза. Собака лежала перед диваном. А кресло медленно покачивалось под чьей-то тяжестью. Присмотревшись, я увидела, как лунный свет сквозь неплотно зашторенную занавеску, осветил прозрачный силуэт человека, удобно развалившегося на кресле. Я машинально закрыла глаза, ущипнула себя, проверяя реальность происходящего, и снова открыла. Наваждение не исчезло. Человек в светлом костюме и шляпе сидел, покачиваясь в кресле-качалке, закинув ногу на ногу. Его лицо, скрытое в темноте, было неестественно развернуто в мою сторону. Волосы зашевелились у меня на голове, а по телу побежали мурашки. Боясь издать малейший звук, я дрожащей рукой схватилась за шерсть собаки.
Скрип-скрип… Кресло раскачивалось быстрее. Собака начала тихонечко подвывать, а я, цепенея от ужаса, закричала. Нащупав мобильный телефон, я трижды про себя выругалась, что не проверила работу мобильной связи вчера. Устала, видите ли. Спрятаться хочу от всех. Дурочка. Еле-еле попав на кнопку с надписью "фонарик", я направила его на кресло-качалку. Ничего. Там никого не было — совершенно. Фонарик, несколько раз моргнув, погас, оставив меня в темноте. Бесполезно встряхнув телефон, я вспомнила, что в довершении ко всему забыла его зарядить и чуть не заплакала от досады. Мысли лихорадочно закрутились в голове: “ И что теперь делать прикажете? Может вылезти через окно и бежать к дому соседа Николая?”
— Вот этого делать не надо, внученька? — медленно растягивая слова сказал призрак, сидевший в кресле — качалке.
Я сползла с дивана на пол и обхватила обеими руками шею собаки. Бежать стало невозможно, да и ноги одеревенели так, что малейшее движение вызывало сильную боль.
— Ну здравствуй, внученька. При жизни не удалось свидеться, так хоть сейчас познакомимся, — вздохнуло привидение. — Как хорошо ты убралась. Чисто стало, уютно и пахнет как раньше. Красота.
Скрип-скрип. Раскачивалось кресло.
— А ты красавицей выросла. Лицом прямо сестра моя Пелагея в молодости. А глазищи карие — в прабабушку нашу Ефросинью. Ишь куда гены завели, не обманешь их. Только худа больно, не в нашу породу, но ничего это поправимо.
До меня медленно доходил смысл его слов. Вдруг одна пронзительная мысль озарила меня. Неужели это мой двоюродный дед? Ну, в смысле, не он сам, а его призрак. Аж холодный пот прошиб. Докатилась… от одиночества уже призраки мерещатся.
— Не пугайся меня, Аннушка. Не обижу. Поговорить мне с тобой надо. Объяснить многое. Вот и вернулся. Может, чаю со смородиной заваришь? Уж очень уважаю я чаек домашний.
— А вы что, и чай пить можете? Вы же вроде… — пискнула я, прижавшись сильнее к собаке.
— Да нет, конечно. А жаль, но запахом ещё насладиться могу. И поторопись, внученька.
Не так много времени до восхода солнца осталось. А разговор нас ожидает длинный и обстоятельный. Вижу, подружилась ты с моей собакой. Это хорошо — преданный он, никому тебя в обиду не даст. Овчарка, что тут скажешь. Щенком его взял, любил очень, — вздохнул призрак, глядя на собаку. — А знаешь, ты лучше Бадика на улицу выведи. Собаки не любят призраков.
— Я что ли люблю? — невольно вырвалось у меня. — Нет уж, Бадик пусть здесь остается. Мне так спокойнее. А чай налью. Не жалко.
Страх понемногу угасал. От мирно раскачивающегося на кресле-качалке призрака, агрессии пока не было. Да и любопытство меня разобрало: в жизни призраков не видела, а тут собственный двоюродный дед нарисовался. Не просто же так он пришел. Я встала и, в сопровождении тихо порыкивающей собаки, проковыляла на кухню. Бадик и впрямь не видел призрака, лишь чувствовал какую-то опасность, находящуюся в доме, но какую именно — определить не мог.
— В кружку любимую налей чай — с синим цветочком.
Зайдя обратно в зал, я увидела, что призрак моего двоюродного деда с кресла-качалки переместился на один из резных стульев. На столе перед ним лежала развернутая карта, та самая которую я нашла, но она ведь находилась в ящике комода? Хотя, чему уж тут теперь удивляться. Я поставила кружку на скатерть, натянутую на стол, и села напротив. На миг шевельнулось волнение, но я стряхнула его, взяв себя в руки.
— Ишь ты, вот она какая карта. Долго ж я искал ее, почитай всю жизнь. Да разве же я один. Эх, а она спокойненько в рамочке с портретом припрятана была. Не хотел показывать ее никому, видать, Степан Тимофеевич. Только тебе отдал. О как.