Через три дня Витька был уже у себя на море. Уютное местечко. Трехэтажный кирпичный дом да два щитовых — вот и вся ихтиологическая станция. Березовая роща прижимает ее к воде. Конечно, это не водохранилище, а море: города даже не видно отсюда.
Ему повезло в этот вечер. Галины подруги уехали с автобусом на танцы. Она сама подошла к берегу, когда он проверял двигатель катера. В походке ее была медлительная беспечность, покорявшая Витьку. Он не растерялся, пригласил:
— Может быть, тоже в город сгоняем? В кафе посидим…
— В город не хочу, — с капризной ноткой произнесла Галя. — Давай просто прокатимся.
— Бензину надо добавить, — он качнул бак, — остались одни аплодисменты.
Двигатель завелся с первого оборота заводной ручки. Сизый плотный дымок ударил по воде. Катер мелко задрожал.
— Тридцать лошадей! — похвастал Витька, садясь за руль.
Вскипела вода за кормой. Глубоко расплуживая море, катер набирал ход, крошил мелкую волну. Птицей забился флажок, и в волосах заиграл ветер.
— Ну, как отгулял отпуск? — спросила Галя.
— Скука. — Витька даже поморщился. — Половили рыбешку там с одним донкихотом, есть такой занятный мужичонка у нас в деревне.
— А в рыбколхозе, знаешь, поймали нельму! Да, да, самую настоящую!
Витька не видывал такой рыбы, и потому сказанное не произвело на него должного впечатления. Он подрулил к островку, выключил мотор, чтоб тишина была, чтоб море вокруг и ни души. Только любопытные чайки. Цок-цок-цок — ластилась к борту волна. Катер легонечко покачивало. Витька привлек к себе Галю, она удивленно глянула, но не отстранилась.
Пошли по островку. Солнце садилось. В глазах рябило от ослепительного блеска моря. Белый город виднелся вдали, в розоватом туманном куреве. Казалось, он по волшебству поднялся из воды.
Остановились. Волна подкрадывалась к самым ногам, о чем-то шептала вкрадчиво. Поглаживая свободно распущенные Галины волосы, Витька вдохновенно говорил:
— Галка! Я весь отпуск думал о тебе, ей-богу, я с ума схожу! Сегодня самый счастливый вечер… У тебя в глазах — море.
ЗАПАХ ВЕРБЫ
В детстве Ильин очень боялся оставаться один дома. Чаще всего в таких случаях он забирался на печь, укрывался чем-нибудь и лежал, стараясь не шевелиться, прислушивался к каждому звуку. Брал с собой кошку, гладил ее, чтобы мурлыкала, — все живая душа рядом. Внизу в темноте мнилась всякая нечистая сила, печь была для нее как бы недоступным островком. Он рос в лесном краю, где рождались сказки про домовых, водяных и леших и где легко верилось в их существование.
Нынче он уже вторую неделю живет один-одинешенек в этой обезлюдевшей дедовой избе. По утрам вместо зарядки колет дрова, затем протапливает печку, на некоторое время в избе становится тепло, но его быстро выдувает, поэтому приходится почти не снимать с себя валенок и фуфайки. Мало уюта в полуобжитых стенах, Ильин проводит время на рыбалке или на лыжах, в своем доме ему мешает ощущение близости детства, мешают воспоминания. Вот среди хлама попался на глаза эмалированный молочник — Ильин с почтительной бережью поставил его на подоконник. Это была его набирушка, когда ходили по ягоды. Сколько кувшинчиков набрал и высыпал он в корзинку старшей сестры!.. Или случайно уцелевшая на повети лыжа. Другой бы переломил да сунул в печь. Он сам старательно вытесывал эти лыжи из осиновых плашек, смастерил их с помощью одного топора и на таких самоделках с ремешками, приколоченными гвоздями, ездил каждый день в школу за семь километров. Купить настоящие было не на что и негде.
Почему-то так и остался неснятым со стены выключатель детекторного приемника, привезенного братом из города. С каким воодушевлением они натягивали антенну между вершинами двух берез! Не пожалели на заземление старый самовар. Это теперь в каждом доме — радио да телевизор, а в то время услышать голос Москвы в такой дали от нее казалось дивом. Что говорить о ребятах, если полуглухая бабка и та с пугливым интересом в глазах приспосабливала на свою седенькую голову пластмассовые наушники. У матери редкая минута была свободной, обыкновенно она ложилась спать в наушниках — слушала концерты, пока не одолевал сон.
Нет уж в живых ни бабки, ни матери, покинули деревню брат с сестрой — погас родительский очаг. Но иногда, проснувшись утром, Ильин представляет, что вот-вот услышит за переборкой, где лежала бабка, ее покряхтывание или хлопотливые шаги матери на кухне, стук ухватов, бренчание самоварной трубы…
Никакие буки не мешают ему спать. Краем деревни, над черной грядой леса пробирается луна, после того, как на ней побывали люди, она не кажется такой далекой. На полу, в голубоватых квадратах, отпечатались крестовины оконных рам; глаза привыкают к рассеянному полусвету, заставляющему долго бодрствовать. В пустынном покое видимого из окна поля таится вековечная загадочность. Среди ночи луна заходит, становится темней, небо как бы приближается к земле, в нем ярче проступают по-весеннему крупные звезды.