— Ой, баламут! — улыбалась и качала головой тетя Шура.
Лариса сидела на табуретке возле комода. Ее черные глаза притягивали к себе, вся она была сегодня какая-то праздничная, в тонкой сиреневой кофточке и юбке, туго подпоясанной широким ремнем.
Когда начали танцевать под гармонь, Мишка вывел ее за двери, воспользовавшись толкучкой. На мосту было сумеречно, слышалось, как по дранке шебуршит дождик. Встали около лестничных перил. Лариса зябко передернула плечами, он обнял ее вроде как погреть, поймал губы: нисколько не ломалась, не отстранилась.
— Дождь-то все идет, — переведя дыхание, сказала она.
— Идет, — безразлично ответил он и вдруг спросил: — Ларис, ты замужем?
— К чему тебе все знать?
«Осел! Нужны ей эти разговоры про замужества да женитьбы! — ругнул себя Мишка. — Сегодня она здесь, завтра — в городе. Дождь вот зарядил, можно бы прокатить ее на Ванькином мотоцикле в Заполье. Эх, елочки-сосеночки!»
Больно стиснул Ларисины пальцы и снова привлек ее к себе, она, запрокинув голову, взмолилась:
— Ой, Мишка, да ну тебя! Что ты, в самом деле? Пойдем танцевать — еще спохватятся…
В это время Евдокия Бакланиха, видевшая, как зять подкатил на тракторе вместе с парнями к дому Лопатиных, рассудила, что без ее вмешательства тут не обойтись, и решила пресечь Мишкины вольности. Когда она шагнула через порог, то ахнула от негодования: гулянку устроили! Раскрасневшийся Борька Киселев наяривает на хромке, остальные танцуют не пойми как. Мишка тоже облапил какую-то черноглазую, а она, холера ее забери, сама виснет на нем, положив руку на плечо, так и льнет гибкой вицей.
Мишка не шибко оробел, придирчиво уставился взглядом на тещу.
— Залил зенки-то — ни стыда, ни совести. Хорош хлюст! Дома — жена, ребенок, а он здеся с девками хороводится!
— Потанцевать нельзя, что ли? — вступился кто-то из девчонок.
— Ваше дело — помолчать, новые-толковые! Устроили вертеп, дак не оправдывайтесь. Я бы на месте Александры всех выгнала вон! — принялась костерить Бакланиха.
— Вы не очень-то обзывайтесь. Между прочим, мы вам помогать приехали.
— Рабо-отнички! — подбочившись и уничтожающе сузив глаза, произнесла Бакланиха. — Гулять вы приехали, подолами трясти! Я вот ужо председателю скажу, чтобы вот эту, — указала на Ларису, — выпроводили из колхоза.
— Ну, хватит базарить! — прикрикнул на тещу Мишка, — Расшумелась, как урядник.
— Он еще командует?! Ну, хорошо! Я не поленюсь, сбегаю за Галиной, посмотрим, каково вам весело будет.
Стукнула дверью, так что сразу все сникли. Мишка чувствовал себя как оплеванный. «Сунул ее черт в такой момент! Опозорила. Чего доброго, вдвоем сейчас прибегут». Оглушенно посидел с минуту, не обращая внимания на хихиканье и озорные подсказки. И на улице еще постоял под дождем, придумывая отмщение теще; хотелось стряхнуть с души скверное чувство своей униженности.
Снова весело взвизгнула гармонь, будто бы подстегнула Мишку. Он крутнул трактор на одном месте так, что до земли содрал дерн, и пустил его, словно танк, в атаку на тещину избу: нарочно задел правой гусеницей за угол. Подгнившие нижние бревна хрястнули, из окна повылетали стекла.
Мишка думал, что теща ушла в село, а она оказалась дома, Перепуганная насмерть, выскочила на улицу, в ярости изломала об трактор грабли, подвернувшиеся под руку…
Запоздалое раскаяние пришло к Мишке утром. Испытывая боль в висках, он потер ладонью лоб, словно недоумевал, как очутился у себя дома. По комнате гуляло солнце, видимо, погода переменилась. На кухне теща рассказывала Галине:
— Как налетел трактором-то на угол, весь дом пошатнулся, думала, и меня-то придавит. Вот увидишь, как скособочило, стекла в крайнем окне повыбиты… Страм! Людей совестно.
Галина с заплаканным лицом прошла по комнате, собираясь на работу. Заметила, что он не спит, но даже не стала разговаривать. Теща села к Светланкиной кровати, презрительно глянула на Мишку и опять принялась корить:
— Что, дорогой зятек? Не хотел у меня жить, дак теперича я у вас буду. Вот-вот! А тебя, мазурика, под суд отдам; посидишь, где следовает, умный будешь. Поди полюбуйся, что вчера натворил. До какой поры не перебесишься?
«Этого только и не хватало, чтобы, она с нами жила! Ну и влип! И не выгонишь, не поругаешься. Может быть, уже заявила участковому», — удрученно думал Мишка и молчал, не смея возражать. Самым верным было сейчас уйти из дому. Второпях умылся — да поскорей на улицу.
Возле правления, как всегда с утра, сидели на лавочках механизаторы, курили и грелись на солнышке после ненастья. Увидев Казака, понимающе заулыбались: конечно, они знали о вчерашних его похождениях, и теперь был повод позубоскалить.