— Здорово, голова кручинная! Садись да исповедуйся, — хлопнул ладонью по лавке пожилой комбайнер Мирошин.
— Ловко ты с тещей-то подружился, говорят, уже перебралась под твою крышу? А-ха-ха!
— Ковырнул ее избу на свою беду.
— Ферапонтов с утра ездил в Завражье посмотреть на твою работу.
— Дайте-ка лучше папироску, — попросил Мишка.
Не успел прикурить — позвали к председателю. Бывало, вбегал в контору бойко — дверь наотлет. Сегодня присмирел.
Ферапонтов аж поморщился, как от зубной боли, когда увидел его, нехотя кивнул головой, не отрываясь от какой-то бумаги. Тяжело откинулся к скрипучей спинке стула, побарабанил короткими пальцами по краю стола, словно бы собираясь с мыслями.
— Вот что, Данилов, от тебя колхозу со всех сторон один убыток. Шабаш! К трактору больше не допущу, сейчас же Редькину его передай.
— А мне куда?
— Не знаю. Хоть в город уезжай, справку сию минуту выдам, только избавь, пожалуйста, от неприятностей.
Мишке сделалось обидно, в нем вдруг вспыхнуло упрямство. Его хотят выкурить из колхоза, как негодный элемент! Нет, дудки! Все же решил, в свою очередь, припугнуть председателя:
— Работу, Иван Фомич, можно найти поближе к дому. Я свое дело знаю — где угодно возьмут.
Ферапонтову хоть и не хотелось терять механизатора, да и знал он Мишку, как безотказного работника, но в этот момент ответил с непреклонной горячностью:
— Ступай, куда вздумается. Это ведь надо же, трактором — избу! — Возмущенно жестикулируя, он то вскидывал руки, то ударял ими по столу, так что телефон подпрыгивал. — В самую уборочную угораздило тебя: других забот полон рот, а ты устраиваешь такую канитель. Теща твоя с утра мне голову морочит. Все! Шабаш!
Мишка смял в кулаке непочатую папиросу, толкнул ногой дверь. Мужики слышали, как шумел Ферапонтов, поэтому встретили уже без улыбок, с настороженным любопытством.
— Иди, студент, забирай трактор.
— Что же? — спросил Ванька, чувствуя неловкость, как будто подвел товарища.
— Я в отставку, — с наигранной веселостью ответил Казак. — На нашем колхозе свет клином не сошелся.
— Ты погоди спешить-то, — посоветовал Мирошин. — Знаю я Ферапонтова, он накричит, а после отойдет. Хочешь, мы слово замолвим?
Мишка махнул на все рукой, направился было домой, но вспомнил, что там осталась теща, и повернул к Завражью: посмотреть трезвыми глазами на случившееся.
Под суд Мишке Казаку не захотелось, упросил тещу не заявлять в милицию, обещал поправить избу. Приходила из Рогачева мать, ругала и жалела его. Бакланиху тоже уговаривала сладить дело по-хорошему.
Теперь Мишка занят ремонтом тещиной избы: делает подводку. Одному бы не суметь, подрядил в напарники старика Павла Посудникова. Ребята подвезли на тракторе сосновые хлысты. И снова пришлось потратить деньги, припасенные на мотоцикл (уже заявка была подана в сельпо).
Завражские посмеивались, дескать, идет ударная стройка. Городские девчонки тоже подтрунивали. Казак отшучивался, но больше не заходил к ним с ребятами, поняв бесполезность ухаживания за Ларисой. К счастью, вскоре девчонки уехали из колхоза.
Как-то раз, когда курили с Посудниковым, сидя на ошкуренном бревне, остановился председательский «газик». Ферапонтов тоже закурил, поговорил довольно миролюбиво и, между прочим, намекнул Мишке, что от колхозной работы его никто не освобождал, а плотничать можно вечерами и в выходные дни. Наверное, жена выхлопотала такое снисхождение, потому что с Галиной в колхозе считаются.
Долго унывать Мишка не мог, после столь обнадеживающего разговора совсем приободрился. Мускулистый, загорелый, с белыми стружками в волосах, он ловко тесал топором, как будто век этим занимался.
Нет худа без добра. Теща будет жить в подновленной избе, которая простоит еще не один десяток лет на смолистом сосновом подрубе. Мишка научился немного плотничать и, говорят, стал меньше пить. Но у председателя колхоза «Красный пахарь» Ферапонтова Ивана Фомича по-прежнему неспокойно на душе; как бы не подвел неугомонный Мишка Казак!
ЛЕСНОЙ КОЛОДЕЦ
Сергей Рябинин возвращался в Тихоново. Шел проселком, еще малоухоженной боковой тропинкой: лето только начиналось. Жадно смотрел на шелковую озимь, на светлую березовую опушку перед старыми, зелено-мощными елями, на ильинскую колокольню, белой птицей парящую над синим заречьем. Пахло свежей, не успевшей заветрить пашней. Как ломоть хлеба голодному, был ему этот запах молодой земли.