Свадьбу сыграли честь по чести. Молодой всем понравился, парень красовитый, словоохотливый. Вроде как хохол, и фамилие чудное — Иванчук, звать Николаем. Первое время и на работу и домой всё парой ходили. Сумку съестного всегда несут, понятно, Тайка в столовой, да и в магазине у них получше, чем в нашей лавке. К весне Тайка забрюхатела, а что-нибудь около казанской принесла парня.
— Это он на велосипеде катался? — Сергей приподнялся на локоть.
— Он, Славка. Вылитый батька, такой же вострун. Сашкиной девчонке восьмой год пошел, а он ее обижает. Я ведь писала тебе, взял он эту рыжую паклю, Маньку из Худынина. Больно уж нескладная баба, долгая да тонкая, ни с чем пирожок.
— Сашка тоже у матери живет?
— Здесь. Директора совхоза возит на легковой. Бугриха давно внуков нянчит. Я вот второй год на пенсии, а все так же и работаю. Василий звал к себе, не поехала. Прошлую зиму гостила у них в Ярославле. Хорошо живут, квартира…
— Надо письмо написать, чтобы брали отпуск.
— Сулились всей семьей приехать. — Мать стряхнула с передника в лукошко шелуху. — Лук-от плох был, стрельник. Гнилья много.
— Мама, ты про Тайку не досказала, — напомнил Сергей.
— Про Тайку? А дальше худо у нее получилось. Реже да реже, смотрю, наведывается Николай, потом совсем перестал ходить. Одинова встречается Тайка, несет три буханки хлеба и сумку наперевес. Я ей говорю: «Колюхе-то али не совестно? Пошто сама везде рвешься?» Она так глянула на меня, как будто я досадила ей. В командировку, отвечает, уехал в Нею. Нет, думаю, тут что-то другое. Так оно и оказалось, бросил он ее, скрылся на уезд.
Под окнами прогомонило стадо. Коровы трубили, вызывая хозяек. Должно быть, пастух протрещал черенком плети по тыну.
— Одну овечку держу, Сереженька. Нынче, слава богу, тремя ягнятами она. Поди-ка, надо корову нам с тобой заводить. Женишься, дак ребята пойдут.
— Жениться теперь и ни к чему. Постарел я, мама, и душой устал.
Лицо матери совсем по-старушечьи сморщилось, плечи съежились.
— Не надо, мама.
— Сереженька, андел мой, знал бы ты, как изболелось по тебе сердце! До сих пор не верю, что ты насовсем дома. — Вытерла фартуком слезы. — Прожитое, что пролитое, не воротишь. Отдыхай, знамо, умаялся, вон глаза-то покраснели. Спи, я пойду овец застану.
Печное тепло брало в плен, приятной тяжестью разливалось по телу. Сергей закрывал глаза и пытался представить Тайку. Она виделась ему все такой же доверчивой девчонкой, какой была десять лет назад.
Сергей сразу почувствовал сдержанное отношение к нему односельчан. Не доверяли, побаивались, особенно ребята. Сашка, тот и знаться не хотел: затаил обиду.
Устроился Сергей сплавщиком, решив, что удобнее будет работать не у себя в совхозе. Попросился на ближний участок, от Платонова омута до бывшей мельницы Томилихи.
Рано утром, когда над мглисто-синими лесами всплывало солнце, он выходил из бора к высоким березовым лавам, перекинутым через реку. Здесь поджидал напарников: сплавщиков развозили по берегу Пешмы на машине.
Это было ни с чем не сравнимое чувство полной свободы, уединенной близости к природе. Журчала в подпоринах вода. Берега звенели птичьими голосами. Над разлужьем стлался розовый туман. Пьяно пахло черемухой, и чудилась Сергею холодноватая свежесть талого снега, и сами черемухи стояли, будто присыпанные снегом. Вспоминались молодые весны, тихоновские гуляния, когда у каждой девчонки в руках непременно ветка черемухи — деревенский одеколон. И в кепках парней черемуха, и на подоконниках в избах букеты.
Чуть ниже лав широко раздвинул берега Платонов омут. Все так же стояла у обрыва, распушив косы, живучая ветла. Давно это было: теплые ночи, ласковые Тайкины руки, и жаркий шепот, и пересохшие губы…
Встретился с ней на третий день после приезда, когда поправлял за двором покосившийся тын, копал ямы под новые столбы. Сначала подлетел ее сынишка:
— Дядя, смотри, как я фурыкну!
Налепил на конец ивового прута глиняный катыш, размахнулся — шлеп! Прямо в простенок между окнами соседнего дома.
— Э-э, брат, так не пойдет!
— Сорвалось, — сконфузился мальчишка и принялся раскатывать новый шарик. — Я знаю, как тебя зовут. — Хитро прищурил глазенки. — Дядя Сергей. Точно? А меня Славка.