Закурили и направились в разные стороны: один — в деревню, другой — за речку. Едва начинало брезжить, еще можно было дома прикорнуть на часок.
Легко и беззаботно шагал Федя Трошкин под угор. Пусть сорвалась охота, зато доказал свою правоту; не удалось Спиридоновичу свалить грех с потравленной картошкой на свинью Машку.
Торжество Трошкина оказалось преждевременным. В сентябре Машка принесла тринадцать (чертова дюжина!) диковинных полосатых поросят. Видимо, где-то на выгоне повстречалась с кабанами, потому что паслась она совсем неподалеку от леса.
В Гуленихе на смех подняли Федора с этими поросятами. Ребятишки только услыхали про новость, прибежали, как в зверинец. Мужики в мастерских с утра встречают улыбками, проходу не дают:
— Ну как, Федя, растут твои зебры?
— Это ведь получилась совсем небывалая порода! Ты вези-ка их куда-нибудь в сельхозакадемию: может оказаться ценность для науки. Ха-ха!
— Вот теперь ты, можно сказать, настоящий фермер.
Вначале Трошкин надеялся, что поросята постепенно выправятся, станут белыми, но они так и не меняли масть. Надо было поскорей свалить их с рук. Раздобыл лошадь, завязал поросят в кузов и отправился продавать. В ближних деревнях знали про его конфуз, поэтому пришлось ехать километров за десять. Понапрасну потерял день, потому что и здесь не мог найти покупателей. Со зла хотел выбросить поросят. Когда развязал кузов, они требовательно завизжали — хоть уши затыкай.
— Проголодались, черти полосатые! Чего с вами делать-то? Выпустить прямо в лес, и бегайте, как зверье. Да хватит бузить, полоротые! — говорил вслух Трошкин. — Ладно уж, сейчас покормлю в деревне.
Привернул к первому дому от заулка. На крыльце сидел рябой дряблолицый мужик с водянисто-голубыми глазами — чистил масляники. На кепке и на пиджаке седела паутина, должно быть, только пришел из леса.
— Здорово, батя! Не найдется ли молочка попоить моих пассажиров? — бойко спросил Трошкин.
— Найдется, — лениво ответил мужик, но охотно сходил в избу и подал кринку.
— Куда везешь-то их? — спросил он, наблюдая, как Федя по очереди берет поросят и тычет пятачками в миску с молоком.
— Продаю. Не надо ли?
— Что-то они у тебя ненормальные — какие-то двоешерстные? Нет, не надо таких чудаков.
— Зря отказываешься. Ладно, даром отдам. Это порода такая, после они выровняются, без полос будут. Бери, дело прибыльное, не покаешься.
Мужик, вероятно, был туговат на соображение, долго чесал висок, прежде чем согласиться, точно его намеревались крепко надуть. Все же смекнул, что если предлагают даром, значит, никакой корысти со стороны продавца нет.
— Совсем-то задаром брать вроде бы неудобно. Постой, хоть корзину тебе дам — сам плету. — Вынес новую белую корзину из очищенных прутьев. — Пригодится по грибы ходить.
Мужик все еще продолжал морщить лоб, остерегаясь, нет ли подвоха.
— Жена придет, поди-ка, заругает меня.
— Чего ругать-то? Чай, недорого достались. Благодарить меня будешь, даю сто процентов, — с цыганской настойчивостью внушал Трошкин.
Несказанно обрадовался он, вытряхнув из кузова надоевших до отчаяния поросят. Подхлестнул лошадь да поспешил налегке восвояси, опасаясь, как бы мужик не передумал. Чему бы радоваться, если оптом отдал за понюх табаку, а чувствовал такое облегчение, будто чудом избавился от какого-то неотступчиво-тяжкого недуга. Свободно развалился в телеге, вожжи привязал к передку — лошадь сама домой дорогу знает.
Когда проезжал через Гулениху, Павел Спиридонович Маркелов, словно специально поджидавший его, высунулся из окошка, поинтересовался:
— Как успехи, Федя?
— Всех до одного продал! — весело ответил Трошкин, так чтобы и другие слышали и не очень ухмылялись. — Обожди, от нашей Машки по всей области распространится новая порода. Э-хе!
А сам, не дожидаясь холодов, зарезал сильно досадившую ему Машку. С тех пор в Гуленихе, как прежде, никто не заводит свиней, и Трошкин навсегда зарекся держать их, но прозвище Маленький Фермер крепко привязалось к нему.
ФИЛИМОНОВ ИЗ ЗАРЕЧЬЯ
После утренней дойки Лена Полякова вместе с женой Тимофея Филимонова Анной уехали на районный слет животноводов, который бывает каждый год в первое воскресенье июня. Тимофея приглашением обошли, оставили на его попечение ферму. Наталья Кудрявцева, в чьи обязанности входит уборка коровника и другие подсобные работы, должна была помочь ему.
Ферма в Заречье небольшая — шестьдесят коров, и сама деревня невелика, но все же устояла дольше других. Может быть, благодаря своему бойкому нраву? Когда-то Заречье славилось тем, что в нем собирались многолюдные гуляния, не обходившиеся без драк-битв: не деревня на деревню, а целый сельсовет на сельсовет, или, по-старинному, приход на приход. Границей между ними служила речка Воркуша; Заречье стояло на ее берегу, занимая порубежное положение. Тимофей Филимонов был едва ли не первым забиякой на тех гуляниях. С годами поутих, обзавелся большой семьей, но характер не вдруг переломишь: случалось, еще куражился. Гордился тем, что Заречье держится на них, Филимоновых, — семья так семья, как крепкий улей…