Потом повезли на автобусах в «Красный маяк» — лучший колхоз рядом с райцентром. Показывали передовой опыт, пояснения давал главный зоотехник колхоза совсем еще молодой Костя Смирнов. Ферма, конечно, была не в пример Зареченской — на четыреста коров! Кругом чистота, порядок: навоз собирается в специальные желоба, корм подается транспортером, возле каждой автопоилки лежит по куску соли-лизунца. Доильная установка работает безупречно; молокоприемное отделение с огромными емкостями напоминает хорошо оборудованный цех. Лена внимательно присматривалась ко всему и завидовала: вот бы поработать в таких-то условиях! Дольше других она задержалась в кормокухне, потому что у них на ферме стоял такой же запарник-смеситель, но бездействовал.
— Стадо у нас караваевское, требующее особого ухода. Мы учитываем всякий фактор, который может дать положительный результат. Посмотрите, — говорил Костя Смирнов, обращаясь как бы к одной Лене, — этот двор у нас построен целиком из кирпича, а другой с деревянными простенками, потому что в таком помещении животные чувствуют себя лучше.
«Что же это он будто для одной меня рассказывает? Перед людьми неловко», — думала Лена и на какой-то момент отводила глаза, но и сама чувствовала взаимное желание встретиться взглядом с парнем. Ветерок забавлялся его светлыми, мягкими волосами, шаловливо закидывал на плечо галстук, Костя изредка поправлял его, и получалось это у него как-то значительно. Он по-хозяйски уверенно водил гостей по ферме, умно, со знанием дела все объяснял. Показал культурное пастбище, разделенное на три выгона, и стадо — все коровы в одну светло-бурую масть, упитанные, что купчихи. В общем, было что посмотреть — на то он и «Красный маяк».
В заключение был дан концерт районной самодеятельности: не в клубе, а прямо под открытым небом, на лугу возле центральной усадьбы. После концерта начались танцы под баян. Костя Смирнов не отходил от Лены, ей было легко кружиться с ним: ноги словно бы едва касались земли, хмелем застилало глаза. Ничего подобного Лена не испытывала раньше, танцуя со своими совхозными парнями. Предчувствие чего-то хорошего возникло в ней еще утром, когда она стояла перед зеркалом вот в этом новом крепдешиновом платье, и действительно сегодня был день ее торжества: все складывалось как нельзя лучше. Она совершенно забыла о времени, о нем напомнила Анна Филимонова, предупредившая, что уходит совхозная машина.
— Мне пора домой, — сказала Лена, поддразнивая Костю улыбкой.
— Очень жаль. — Лицо Кости на мгновение поскучнело, но глаза тотчас озарились надеждой. — Пусть едут, я отвезу вас на мотоцикле, если не возражаете.
Еще танцевали, а потом было пятнадцать километров езды на мотоцикле. Был летний вечер, какой выдается, наверное, один раз в жизни. Всполошенно убегали назад леса и перелески, над ними вровень с мотоциклом катилось низкое солнце, иногда распахивались поля, лаская глаз нежной зеленью всходов. Напористый воздух бил в лицо, и никак не унимался, а, напротив, нарастал восторг в душе Лены.
На ходу, напрягая голоса, переговаривались:
— Ну как, понравилось вам у нас?
— Еще бы!
— Из райцентра на работу просятся — мы еще кой-кого не принимаем… А я ни разу не бывал в вашем Заречье.
— Ничего примечательного. Всех жителей по пальцам перечтешь, ферма маленькая. Правда, само местечко красивое.
Костя рассуждал иначе. Для него неизвестное Заречье было примечательно уже тем, что в нем жила она, Лена Полякова. Как же это он не знал об этом раньше? Между тем позади оставались километр за километром, и у Кости возникло беспокойство о том, как бы продлить едва начавшееся знакомство. Ведь живут они далековато друг от друга, а местные парни небось не дремлют.
Лена попросила остановиться на этом берегу Воркуши, не доезжая до деревни, которую хорошо было видно отсюда.
— Спасибо. Здесь я пешочком дойду, — сказала она, доверчиво улыбаясь ему своими золотисто-карими глазами, как бы поощряя его решительность и надеясь услышать какие-то необходимые слова, без которых нельзя было так просто расстаться, без всякой определенности.
— Теперь буду знать, где вы живете.
— Вон наш дом, который с белой трубой.
Костя посмотрел на уютно прилепившееся к береговому угору Заречье, как будто оно было для него недоступно. Он взял в свою ладонь Ленины пальцы, показавшиеся ему холодными, она вопросительно глянула на него, точно он допустил что-то неприличное. Они стояли не шелохнувшись, стараясь унять даже дыхание. Чтобы не смущать их, солнце упало за березы; разгорячившийся за день ветерок угомонился, и все кругом чутко замерло, будто бы в ожидании чего-то необычного. Внизу, в затененной берегом речной пойме, легли первые мазки тумана, которые могли истаять от самого легкого движения воздуха. Дальние кустарники уже начало размывать предвечерней синевой.