Первыми скатились с вала воины из рода крепкогрудых, спеша на помощь сородичу и брату. За ними покатились остальные с боевым кличем племени.
– Урга! Урга-а-а…
Пять десятков угорских воинов бежали навстречу смерти. Они видели только клевец Шавершола, черной птицей мелькающий над головами врагов. Первые ряды булгар были смяты и втоптаны в землю. Но крепче вросшего в землю камня стоял на пути угров высокий военачальник булгар, окруженный щитами своих воинов.
Падали угры, умирало гордое племя всадников под ударами диких пришельцев. Но племя не погибло. Шавершол пробился на лошади к непобедимому военачальнику булгар и тяжелым клевцом расшиб его железный шлем. Однорукий рухнул, как подгнившее дерево; булгары завыли и бросились к своим лодкам. Но некому было догонять их…
Заходящее солнце пылало большим костром над черным лесом, на бледное небо ложились кровавые отсветы.
Два десятка смертельно уставших воинов стояли посреди мертвых и умирающих. Они слушали, как шумит их родной Меркашер, убегая на восход, к Великой Голубой реке.
Спускались на землю вечерние сумерки, ложились серые тени на мягкий вереск, на измятую траву, на холодные лица воинов.
Наступили тишина и покой.
Вздрагивая синими и красными головками, поднимались смятые цветы. А к ним летели желтые пчелы за данью.
Успокоившиеся птицы искали в траве корм, а с неба следили за ними парящие коршуны.
Вышел из леса осторожный сохатый и долго чесал рога о старую сосну. Шавершол нашел брата среди мертвых. Рядом с ним лежал старый Кардаш и тихо стонал. Шавершол поднял раненого вождя и понес в город.
4. ПОСЛЕДНЕЕ СЛОВО ВОЖДЯ
Печаль долго висела над племенем, как сизый бус над землей в мокрые осенние дни. Оскору казалось, будто сердце его наполнялось слезами всех женщин из рода черных орлов, печалью всех девушек из рода коршунов и суровой тоской оставшихся воинов из славного рода крепкогрудых.
Печаль гнала певца из городища на крутой берег Меркашера. Он садился там под старой сосной, перебирал тугие струны деревянного лебедя и рассказывал речке о большой печали гордого племени всадников. Он рассказывал тихой речке, что священный огонь родовых костров съел тела павших воинов, что души их поднялись с дымом костров к великим предкам, что быстрая птица вурсик хорошо знает дорогу в страну мертвых, с ней души воинов не заблудятся…
Приходили к нему, на крутой берег Меркашера, постаревшие от горя женщины, молчаливые воины и притихшие дети. Они слушали скорбный рассказ певца и чего-то ждали. Горе не могло убить в них звериного желания жизни. Люди хотели услышать песню о тепле и радости, песню о продолжении жизни. Чаще других приходила на берег Меркашера дочь вождя Илонка. Девушка садилась рядом с певцом, обнимала его сильными и ласковыми руками. Она говорила, что будет хорошей женой, что родит ему сына, который станет вождем племени всадников.
Оскор слушал девушку и молчал. Быстроногие дзуры – удачливые охотники, но у них мало скота, нет красных ковров.
– Почему ты молчишь? – спрашивала она Оскора. – Я умею шить крепкие и красивые рубахи из кожи теленка, вышивать семь черных всадников на жертвенном покрывале. Я лучше всего рисую священную птицу карсу, приносящую людям счастье. Смотри…
Она показывала Оскору наколотую на руке двухголовую синюю птицу с желтыми большими глазами.
– Я открою тебе, любимый, – говорила ему Илонка, – тайну священного рисунка женщин. Ты наколешь тонкими железными иглами на своем теле знаки Ош. И станешь сильнее болезней и смерти.
Слушая дочь вождя, Оскор забывал большую печаль своего народа. Ему становилось теплее. Он пел Илонке песни радости, подслушанные в солнечное утро у пробудившихся птиц. Громче звенел его семиструнный лебедь, быстрее текли серебристые волны Меркашера к Великой Голубой реке.
Илонка понимала песни Оскора, верила им и, счастливая, убегала в юрту отца. Певец оставался один с думами… Мужем Илонки будет самый богатый старейшина. Так хотят предки его народа, так скажет маленький шаман перед живым огнем племени… Оскор может говорить с вождем как друг. Но старый Кардаш скажет ему: «Давно души наших воинов поднялись с дымом жертвенных костров в страну теней. Давно высохли слезы у наших женщин. А родовые костры все еще горят в моем городе, люди не уходят на родные селища. Они ждут мое последнее слово. Помоги найти это слово, певец Оскор!»
А что он ответит старому вождю? Мудрое слово не родится, как песня. Его не подслушаешь у птиц или в поле у ветра.
– Оскор! Оскор! – кричал Вургаш, маленький сын брата, и бежал с горы к нему.
– Кто послал тебя, Вургаш? – спросил его Оскор.
– Я сам… Вождь собирает воинов племени на совет. Все большие мужчины идут к юрте вождя…
В городище старого Кардаша было печально и тихо, как в зимнюю ночь. Неподвижно сидели у родовых костров притихшие женщины, закрывшись черными платками из мягкой шерсти. Лица женщин были торжественны и спокойны. Дети не играли и не ссорились. Маленькие лежали на коленях у женщин на кожаных мешках-равдугах, ребятишки, что постарше, прятались в высокой траве. Одни только собаки бродили от костра к костру, покачивая колечками хвостов.
В городище Вургаш отстал и, как серая куропатка, нырнул в траву. Оскор пришел к высокой юрте старого вождя.
Четыре десятка угорских воинов, суровых и уставших от горя, сидели на мягких медвежьих шкурах вокруг большого каменного очага. Они молчали, глядели на серебряное лицо и думали.
На красном ковре лежал раненый вождь. В ногах у него, спиной к очагу, стоял на коленях маленький шаман. Он стучал кулаком по брюху идола и уныло тянул:
Воины не слушали причитаний шамана. Они ждали, когда заговорит старый Кардаш.
Раненый вождь с трудом поднялся, сел, навалившись широкой спиной на деревянное тело идола, и сказал воинам:
– Булгары вернутся. Они уведут наших женщин, детей и скот. Племя лесных всадников высохнет, как капли росы на солнце.
– Надо уходить, – сказал старейшина рода быстроногих.
– Надо уходить, – сказал Шавершол.
– Надо уходить, – сказали воины из рода черных орлов.
Старый вождь спросил:
– Кто знает дорогу в неизвестную страну, где сочная и густая трава, где лес полон красного зверя и птицы, где речки богаты рыбой?
Ничего не сказал торопливый старейшина из рода быстроногих. Не ответил вождю кузнец Шавершол. Молчали воины из рода черных орлов.
– Кто знает такую землю? – спрашивал старый вождь своих воинов. – Кто найдет новую родину, куда не дотянется длинный меч врагов племени?
Воины молчали. Трудно бороться с булгарами одному воину против десяти, но еще труднее назвать невиданную никем счастливую землю.
Кто поведет обессиленное племя трудными, нехожеными дорогами? Кто знает волю богов?…
– Пусть говорит шаман Урбек, – сказал седой воин из рода коршунов. – Пусть он спросит великих предков…
Четыре десятка угорских воинов ударили о глиняный пол боевыми щитами в знак согласия.
Маленький шаман встал на ноги, поглядел на сумрачных воинов и затрясся. Он прыгал, стонал и выл, будто одержимый болотной хворью. Воины смотрели на священную пляску и терпеливо ждали, что скажут им великие предки. По худым щекам скачущего шамана стекал грязный пот, овчина на спине смокла и стала черной. Изнемогая от усталости, он упал на колени перед ярко горевшим очагом и закричал: