По мере того как рассказчик приближался к развязке, Пирошников испытывал все большее нетерпение. Две вещи волновали его: во-первых, каким образом Георгию Романовичу удалось-таки вывернуться из этого дурацкого положения и обрести прежнюю свободу, а во-вторых, как много времени он на это затратил?
— Я остался жить у Надежды Юрьевны, — несколько даже скорбным тоном продолжал кандидат наук. — Через некоторое время она стала фактической моею женой, хотя мы не прекращали попыток выйти из этого дома.
— А почему вас не разыскивали? — спросил Пирошников подозрительно. — Почему милиция, например, вас не выселила?
— Отсюда нельзя выселить, — веско проговорил Старицкий. — Отсюда можно уйти.
— Но как же? Как? — вскричал молодой человек.
Старицкий коротко и благодушно рассмеялся. Его житейская опытность и в особенности опыт, связанный с лестницей, давали ему несомненное преимущество.
— Видите ли, молодой человек… Есть много различных способов выйти отсюда. Можно, например, спуститься сейчас по лестнице — и вы на улице. Вы пробовали, этот способ вам не подходит, не так ли?
Пирошников уже почти с ненавистью смотрел на бывшего Наденькиного мужа.
— Можно прыгнуть из окна, но, сами понимаете, это не выход. Вот между этими, так сказать, крайними случаями лежат все другие возможности.
Георгий Романович скрестил руки на груди, откинувшись на спинку стула. По всей вероятности, он наслаждался и растерянностью молодого человека, и своей информированностью, если можно так выразиться, и, наконец, тем, что сам он уже покинул пределы этого дома. А Пирошников, встав с дивана, подошел к окну, как бы заново оценивая высоту над тротуаром.
— Ну а как же все-таки вы сами решили вопрос? — спросил он как можно более спокойно и даже небрежным тоном.
— Мой способ вам вряд ли подойдет. Кроме того, я не могу вам его рассказать по причинам чисто этического порядка, вы уж простите!
— Хорошо, — сказал Пирошников.
Он как-то сразу потерял интерес к собеседнику, испытывая настоятельное желание погрузиться в себя и все обдумать, а Георгий Романович взвалил узел на спину и удалился, сказав на прощанье, что встреча их не последняя, как он полагает.
Впрочем, через несколько минут он вернулся, застав Пирошникова в той же позе у окна. Как выяснилось, Георгий Романович забыл захватить собрание сочинений Достоевского, которое принадлежало ему и было в свое время, наряду с его одеждой, доставлено Наденькой из его дома. Хозяйственный Наденькин муж принялся увязывать стопку коричневых томиков, а Пирошников, вперив взгляд в стенку, молчал и дожидался.
Может быть, Старицкому захотелось напоследок сделать что-то приятное молодому человеку, потому что, приготовив связку, он обратился к нему со словами:
— Если хотите, я покажу вам квартиру. Как знать, сколько времени вам придется здесь оставаться!
Пирошников пожал плечами, но не отказался. Они вышли в тот же коридор, где сразу на пути им встретилась старушка, которая бесшумно, как на лыжах, передвигалась в шлепанцах по крашеному, изрядно потертому полу.
— Доброго здоровьица, Георгий Романович! — пропела, чуть поклонившись, старушка, но названный Георгий Романович, не обращая на нее ни малейшего внимания, повлек Пирошникова в кухню.
В кухне, которая оказалась еще просторнее, чем комната Наденьки, шипела на газовой плите черная сковородка, на коей жарились какие-то мелкие рыбешки. Вдоль стен располагались три стола с кухонной утварью, указывающей на различный достаток владельцев; возле самого нового, покрытого рисунчатым пластиком, возвышался холодильник. В дальнем темном углу стоял какой-то сундук, покрытый тряпками. Георгий Романович указал на стол среднего достатка и сказал:
— Это стол Надежды Юрьевны. Вот это (тут он повел рукой к пластиковому столу с холодильником) принадлежит Ларисе Павловне. Именно она открыла мне тогда дверь, я вам рассказывал. Интересная женщина!
На этом месте Георгий Романович тонко и вспоминающе, если можно так сказать, улыбнулся. Какая-то недосказанность мелькнула в его словах, и Пирошников это заметил. Затем, небрежно махнув в сторону беднейшего стола рядом с сундуком, кандидат наук заметил, что это хозяйство мымры, как он выразился, встреченной ими в коридоре.
— А где она живет? — поинтересовался Пирошников.
— Да нигде она не живет! Она вообще не живет, путается только под ногами! — с озлоблением отвечал Старицкий.
В этот момент, легкая на помине, появилась и мымра, скользнув к сковородке, чтобы снять с нее золотистого цвета рыбешек и положить новых, вывалянных в муке. Пирошникову показалось, что старушка, занимаясь всецело своим делом, тем не менее подглядывает за ними, и вообще ушки у нее, как говорится, на макушке.
— Лариса Павловна дома? — приблизившись к ней, прокричал почти ей в ухо Старицкий.
— Да это уж вам лучше знать! — обидевшись, произнесла мымра, но спохватилась и добавила: — На службе она, на службе, батюшка!
— Жаль, — протянул Старицкий. — Ну да ладно. Пойдемте! — И он повел Пирошникова обратно в коридор, шепча ему: — Притворяется глухой, но заметьте, слух у нее дай Бог каждому, да и зрение тоже. Так что учтите!
Указав по пути на места общего пользования и кладовую, дверь в которую он открыл и, заглянув, зачем-то потянул носом воздух, Георгий Романович остановил нашего героя у комода и объяснил, что Лариса Павловна со своим мужем, кстати торговым моряком, проживает по левую от Наденьки сторону, а по правую сейчас никто не живет. Комод же принадлежит старушке, но неизвестно, что он содержит; поскольку Георгий Романович не припомнит случая, чтобы та когда-либо его открывала.
На этом осмотр квартиры закончился, и Старицкий, захватив свои пожитки и книги, отбыл на сей раз окончательно.
Пирошникову сделалось скучно, он побродил по комнате, прочитал телеграмму на бюро, которая сообщала: «Выезжаю 17, поезд 27, вагон 9, встречайте, дядя Миша», исследовал от нечего делать содержимое нескольких ящичков бюро, а потом снова улегся на диван. Ему никак не удавалось собрать свои мысли. За этим занятием, а именно — за собиранием собственных мыслей, его и нашла упомянутая выше мымра, которая, приоткрыв дверь, просунула в образовавшуюся щель аккуратненькую свою головку с редкими седыми волосками, мигом осмотрела всю комнату и обратилась весьма ласково к Пирошникову:
— Рыбки не хотите ль? Не знаю, как вас величать…
При этих словах под ногами старухи появилась кошка Маугли, которая, изогнув свое тело, проникла в комнату и заняла место под шкафом. Раздосадованный Пирошников привстал с дивана.
Глава 5
Старуха
«Что же это? Они так и будут ходить? То один, то другой… И чего им нужно?» — мрачно подумал про себя Владимир, увидав незваную старуху. Впрочем, он тут же сообразил, что при умелом подходе можно будет, вероятно, и от старухи получить кое-какие интересующие его сведения. Поэтому Пирошников слегка потянулся и даже зевнул, изображая пробуждение, а затем, доброжелательно улыбнувшись, на что старушка ответила еще более приветливой улыбкой, объявил о своей готовности откушать предложенной рыбки.
Старухина голова исчезла, и через минуту в комнату вплыла тарелка, наполненная источающими аромат жареными рыбешками, которые бережно транспортировались старухой. Выказав крайнюю степень благодарности, Пирошников схватил за хвост верхнюю рыбку и в мгновение ока обглодал ее, оставив хрупкий хребетик. Старуха же, присев на краешек стула и положив руки на колени, умильно глядела на молодого человека. Эта идиллия продолжалась несколько минут, после чего, как и предполагал Пирошников, ему пришлось расплачиваться информацией о себе, своих отношениях с Наденькой и прочем.
Надо сказать, что Пирошников не говорил всей правды, то есть, по существу, лгал, когда разговор коснулся его лично и Наденьки. Ему еще неясна была степень осведомленности бывшей мымры, а теперь Анны Кондратьевны, или бабушки Нюры, как она предложила себя называть. Рассказывать ей о причудах лестницы он не считал пока возможным, чтобы не перепугать бедную бабку, и поэтому тонко перевел разговор на Георгия Романовича, надеясь разведать как можно больше о квартире и ее жильцах.