— На сколько стадий вы предлагаете разбить опыт?
— Пятнадцать, — ответила Ливия. Она махнула рукой, и вакуум перед нею заполнила последовательность целевых графов. Касс тянула время, изучая их.
Следовало признать, что подобраны они были превосходно. Сперва поодиночке, затем парами и тройками появлялись инструменты, призванные очертить ее конечную устойчивую цель. Если вообще был некий прежде не выявленный изъян в правилах, из- за которого окончательный граф мог представлять опасность, то едва ли существует лучший способ попутно обнаружить и его.
— Это, — сказал Райнци, — всецело ваш выбор. Мы проголосуем за любое ваше предложение.
Их взгляды встретились. Его лицо выражало полную открытость — пускай немного лицемерную, но это не значило, что он полностью неискренен. Он ей не угрожал и не пытался рассердить. Это был скорее знак уважения: предоставить выбор ей самой, дать взвесить все риски и преимущества, еще раз встретиться со всеми затаенными страхами… прежде чем они проголосуют.
— Пятнадцать экспериментов, — протянула она. — Сколько времени на них уйдет?
Илен ответила:
— Может быть, три года, а может быть, и пять.
Условия разнились, и Квиетенер был далек от совершенства. Планировать эксперимент по КТГ было все равно что ждать, пока прибрежный прибой настолько успокоится, чтобы заслонки из папиросной бумаги преградили путь волнам и позволили протестировать на выделенном таким образом пространстве какие-нибудь замысловатые идеи гидродинамики. Лабораторных сосудов с водой тут быть не могло: пространство-время было единым, неделимым океаном.
Что до разлуки с друзьями, то пять лет ни в какое сравнение не шли с веками, которые уже были потеряны, и все же перспектива эта Касс порядком обескураживала. Наверное, эти чувства отразились на ее лице, потому что Баким заметил:
— Вы всегда можете вернуться на Землю без промедления и дождаться результатов там.
Некоторым мимозанцам было невдомек, с какой стати, если жизнь на Станции так трудна, кому-то вообще втемяшилось попасть туда в какой угодно телесной форме.
Дарсоно, как всегда, проявив сочувствие, быстро добавил:
— Или же мы можем предоставить вам новое жилище. На другой стороне Станции есть удобная полость примерно вдвое просторнее; придется только дотянуть туда некоторые кабели.
Касс засмеялась.
— Спасибо. — Может статься, они даже вырастят ей новое тело, целых четыре миллиметра… А еще можно отбросить все сомнения, слиться с программами и жить со всей роскошью, какой она ни пожелает. Это и была истинная опасность, с которой она сталкивалась тут ежедневно: не просто соблазн, а риск принять все принципы, на которых она построила собственную личность, за мазохистские бредни.
Она опустила взгляд на виртуальную лужайку, оттиснутую на сетчатках лазерным лучом (как и все вокруг), но мысленным оком продолжала видеть иной образ, почти такой же яркий и отчетливый: Алмазный Граф, каким он являлся ей во сне. Она и не надеялась достичь его, соприкоснуться с ним, но могла увидеть его в новом качестве, понять совершенно новым, необычным способом.
Она явилась сюда в надежде на перемены, что бы ни должно было ее изменить: не это новое знание, так что-нибудь еще… Сбежать на Землю в страхе, что за эти пять лет сознательной жизни ее внутренние ограничения будут испытаны более жестоко и тщательно, чем за те же три четверти тысячелетия дома, означало бы смалодушничать так, как никогда еще в жизни.
― принимаю предложение Ливии, — ответила она. — согласна разбить эксперимент на стадии.
— Все согласны? — поинтересовался Райнци.
Тишина.
Касс слышала стрекот сверчков.
Никто? Ни сама Ливия, ни даже Дарсоно?
Она перевела взгляд.
Все семеро мимозанцев подняли руки.
2
Пока ионный скутер нес ее через миллион километров до Квиетенера, Касс впервые за эти годы наслаждалась открывшимся зрелищем. Ускорение скутера составляло 1,25g, но кресло казалось таким удобным и мягким, будто она плыла… плыла в темной воде под чужими небесами. Даже на расстоянии в половину светового года Мимоза сверкала в десять раз ярче полной луны, как ослепительная фиолетовая игла, пронзающая непроглядную черноту. Поодаль, там, где сияние это не затмевало звезды, солнц все равно было так много, что она оставила попытки угадать очертания созвездий. Любой контур, какой она могла представить, соединяя звезды мысленными линиями, был ничем не предпочтительней альтернативного, а потом и третьего, за ним четвертого. Это походило на суперпозицию графов, в которой есть возможность выбора разных наборов ребер, соединяющих одни и те же узлы. Когда она только прибыла сюда, то обзавелась привычкой искать на пределе видимости свою родную звезду, наблюдая в пугливом восхищении, как та дрожит и мерцает, едва различимая даже в тысячекратном увеличении, доступном ее глазам. А теперь — позабыла все ориентиры, какими пользовалась, чтобы ее найти. Больше того: ей и вовсе не хотелось запрашивать эти ориентиры у навигационных программ. Солнце больше не было единственным маяком уверенности и надежности в ее мире. А скоро она снова увидит его вблизи, как привыкла.