Я уже давно смирилась с навязанным мне браком. Пожалуй, думалось мне, родители не могли бы сделать лучшего выбора для меня - как не могла бы и я сама. Да, пусть мы не любили друг друга, но дружба, которая крепла в нашей паре, радовала меня, приносила неведомое ранее успокоение. Мне было странно думать, что чуть больше года назад я буквально ненавидела этого мужчину. Теперь я даже не представляла, что когда-либо могла бы стать чьей-то чужой женой.
Наверное, нас так сблизило именно рождение дочери; позже я неоднократно задумывалась о том, что, не бросившись в ночь Хэллоуина в объятия друг друга, не зачав в недолгие часы взаимной страсти это удивительное дитя, мы бы так и остались чужими людьми. Впрочем, порой я ловила себя на мысли, что в наших отношениях всё не так просто. Гарри словно боялся подойти ко мне ближе; наши отношения так больше и не пересекли грани простого сожительства, и мне казалось, что Саутвуд опасается спугнуть так неожиданно установившуюся между нами гармонию. Да и я сама наслаждалась моментом, не спеша сделать нашу близость по-настоящему супружеской.
Катриона родила сына, названного Максом, четырнадцатого ноября. Мы шутили с ней потом, что ребёнок был, очевидно, зачат ровно в День Святого Валентина. Неожиданно Фред и Кат вернули нам с Гарри оказанное им доверие, так что у нас с мужем в некотором роде появился ещё один ребёнок - наш крестник.
Всё вокруг нас менялось, каким-то непонятным образом оставаясь вместе с тем неизменным; Ванесса в свойственной ей манере внезапно объявила, что мы вскоре породнимся в некотором смысле: Уильям, троюродный брат моего мужа, тот самый, с которым она целовалась под лестницей в моём доме в Хэллоуин, предложил ей руку и сердце. Глория получила предложение о сотрудничестве с парфюмерной компанией, не слишом крупной, однако достаточно известной, чтобы стать лицом её продукции считалось почётным. Я радовалась за моих подруг, но вместе с тем думала, какие же разные вещи нужны людям для того, чтобы быть счастливыми. Ванессе было нужно сердце любящего её мужчины, Глории - общественное признание, а я… Я и сама не знала, чего не хватает мне для того, чтобы чувствовать себя… полноценной.
В начале декабря моя Эвелин внезапно решила, что мамино молоко ей уже больше не нужно. Я сильно переживала по этому поводу, однако проблемы в этом вопросе возникали и раньше: моего молока было действительно мало для стремительно растущей крошки. Хотя мне доставляло необыкновенное удовольствие кормление грудью, я смирилась с тем, что мне придётся изменить рацион питания Иви.
Время текло необыкновенно быстро; казалось, только недавно я сжималась от страха, боясь признаться мужу в беременности, и вот уже наступило и прошло наше второе семейное Рождество. Гарри старался как можно больше времени проводить дома, и, не скрою, мне необыкновенно льстило, что он предпочитает Эвелин и меня своей ненаглядной работе.
В новом две тысячи тринадцатом году я сразу же заметила перемену в отношении мужа ко мне: неожиданно он начал ухаживать за мной. Пожалуй, это было бы достаточно точное определение для того, что он делал. Когда на Двенадцатую ночь он преподнёс мне в подарок дивной работы ожерелье из белого золота с вправленными в него сапфирами, я потеряла дар речи. До того мы обменивались на праздники чисто символическими подарками, но то ожерелье стало для меня как будто знаком перемены в роде внимания Гарри ко мне. Неожиданно я стала достаточно остро сознавать, что я была не просто женщиной, подарившей ему ребёнка; не просто сожительницей, обеспечивающей его уют и питание; не просто подругой, с которой было приятно скоротать вечер за чашкой чая и ненавязчивой беседой. Я была его женой, и внезапно это понимание обескуражило меня. Занятая заботами об Эвелин, я как-то отодвинула на задний план все мысли о Гарри, как о желанном мужчине. Разумеется, моё повышенное слюноотделение при одном взгляде на мужа, небрежным жестом поправляющего упавшие на лоб волосы, и затуманивающееся сознание при полузабытом уже воспоминании о том, как я впивалась пальцами в его широкие плечи, никуда не делись. Но я отчего-то ждала, что он рано или поздно сделает шаг в сторону истинного супружества.
Чёрт, я даже смирилась с тем, что проживу с этим мужчиной остаток жизни. Нас связывало горячо любимое дитя, ради которого и я, и, уверена, Гарри, наплевали бы на всё на свете. Но к огорчению моего жаждущего любви тела, мы так и оставались друзьями, и я гадала - может быть, у него есть кто-то на стороне? В конце концов, он молодой красивый мужчина, и наверняка где-то у него могла бы быть любовница; со мной, его супругой перед Богом и людьми, он просто жил под одной крышей и воспитывал ребёнка, зачатого случайно. Однако это предположение - предположение, вызывающее у меня дикую ревность и тоску, причины которой я тогда не могла понять, - никак не вязалось с уже упомянутым ухаживанием моего мужа за мной.
Помимо подарков и цветов, которые он частенько приносил мне по вечерам, он стал периодически намекать мне, что было бы неплохо нам двоим куда-нибудь прошвырнуться. Оставить Эвелин у наших родителей, например, и сходить в кино. Или театр. Я лишь отмахивалась, будучи действительно неспособной оторваться от дочери хотя бы на несколько часов, но сказала, что возьму его предложение на заметку. Помогите мне, боги, я действительно собиралась это сделать.
Как-то раз, когда я жарила к ужину отбивные, Гарри заставил меня густо покраснеть, внезапно схватив меня за задницу. После этого маленького эпизода я окончательно приняла решение менять наши отношения в нужном направлении. И я была готова сделать это, но капризная судьба решила всё иначе.
*
Это был один из тех редких дней, когда Гарри пришлось остаться на работе на целый день. До того он придерживался правила “Хороший начальник - это начальник, которого подчинённые видят редко, но метко”. Я в свою очередь собиралась вечером поехать с дочерью к Кат, где, как я рассчитывала, смогу поговорить с ней о том, чем мне дальше заниматься. Эвелин исполнялось полгода буквально через несколько дней, и я начала с эгоистичной болью понимать, что дочь не будет нуждаться во мне всю свою жизнь. Первые месяцы её жизни протекли так резко, что я осознала всю неумолимую быстротечность времени - и необходимость немедленно занять себя чем-либо, чтобы, когда Иви подрастёт, я могла с головой окунуться в заботы другого рода. Мне нужен был совет моей более взрослой, опытной и мудрой подруги: ей-Богу, Катриону, эту мою “оторви-и-выбрось” родственницу, я воспринимала не только, как друга, но как старшую сестру. И ей самой, кажется, эта роль весьма нравилась. Хотя многие, знающие “другую миссис Саутвуд” не так близко, могли бы поразиться тому, что за советом я обращаюсь именно к ней.
В обед мы с Иви вышли подышать морозным январьским воздухом на задний двор; было достаточно холодно, чтобы не идти в какой-нибудь парк, но слишком тепло для просиживания маленьких штанишек Эвелин в её комнате. Я часто фотографировала дочь; мне хотелось собрать максимально объёмный альбом её снимков, так что я привыкла всюду носить с собой камеру. Я собиралась заснять Иви, ловящую крохотными ручками крупные хлопья снежинок, когда с неожиданной для меня неловкостью мои руки упустили фотоаппарат. Снег не смягчил падения, так что камера рассыпалась вдребезги. Я была ужасно расстроена. Казалось бы, ничего такого страшного не произошло, но этот фотоаппарат стал для меня прямо навязчивой идеей. Я тут же позвонила свекрови и попросила её приехать - тащить Иви до торгового центра в такой мороз, пусть даже и на машине, я не хотела. Диана с радостью откликнулась на мою просьбу, явно решив воспользоваться возможностью побыть какое-то время наедине с внучкой.