По ночам же Гарри забирал на себя часть моих горестей. Мне по-прежнему порой снились кошмары, но, просыпаясь в холодном поту, я находила себя в надёжных руках мужа, ставших мне сродни наркотику.
Всё же я понимала, что вечно помятый вид супруга и его явный недосып - на моей совести. Так что однажды я решительно отклонила его предложение о совместном сне и отправилась в спальню в гордом одиночестве, чтобы Гарри мог спокойно выспаться.
Пускай не сразу, но мне всё-таки удалось уснуть. Хотя уже через пару часов я пробудилась от мерзкого видения: Хэнк тянул ко мне мёртвые руки, захлёбываясь рвотой, и бормотал, что я принадлежу ему. Очнувшись ото сна, я не сразу поняла, что нахожусь дома, в своей постели, но это не принесло мне облегчения. Я встала с кровати и направилась в спальню мужа - ноги сами несли меня туда быстрее, чем я могла обдумать своё поспешное решение. Но мне были нужны успокаиваюшие объятия Гарри, и, видит Бог, я наконец осмелилась позволить ему соблазнить меня ещё раз. Мой бедный супруг! Должно быть, он действительно сильно любил меня, если ему хватало терпения лежать со мной в одной кровати каждую ночь и не прикасаться ко мне в интимном смысле. Твёрдо решив вознаградить его за сдержанность, я толкнула дверь спальни Гарри.
Он проснулся сразу же, как только приоткрытый вход в комнату впустил туда слабое освещение коридора; как будто ждал, что я приду. Гарри - такой заспанный, щурящий глаза, такой милый, что у меня защемило сердце, - сел на постели, включил лампу на прикроватной тумбочке, и я тотчас же бросилась в его объятия, раскрытые в ожидании. Несколько минут я провела вот так, убеждаясь, что в любящих руках мне не грозит никакая опасность.
- Хейлз, - хрипло прошептал муж, красноречиво глядя на задравшийся край моей ночной рубашки, - ради всего святого… Я же не монах.
- Да, - просто ответила я, прежде чем впервые за два года самой поцеловать мужа.
В его комнате было прохладно, так что, когда шёлк ночной рубашки стараниями Гарри обнажил моё тело, я слегка замёрзла. Муж уложил меня на постель, а сам встал рядом, благоговейно разглядывая мою наготу. Я зажмурилась: память оказала мне плохую услугу, и перед глазами пронеслась сцена, когда я так же лежала, голая и беззащитная, перед жестоким, собственническим взглядом Хэнка.
- Шш, любимая, - раздался осторожный шёпот мужа, и я, вынурнув из неприятного воспоминания, распахнула глаза. Конечно, это был не Хэнк. Это был Гарри с его нежным любящим взглядом, Гарри, который день за днём вытягивал меня из анабиоза.
Я слегка расслабилась. Муж сел рядом, кончиками пальцев проводя по моей коже. От ключиц к груди и по животу, потом - обратно. Наклонившись, Гарри поцеловал меня, но его поцелуй, хоть и далёкий от невинного, не был требовательным, скорее - просящим. Его губы двинулись ниже, по шее, заставляя моё дыхание возбуждённо прерываться. Мельком скользнули по груди, животу, бёдрам, целуя мою кожу там, где ещё несколько недель назад были синяки; окончательно заживляя, прогоняя ужасные воспоминания и даря взамен новые. Гарри провёл дорожку из поцелуев до самых лодыжек, прежде чем снова начать передвигаться выше. К тому моменту я уже почти забыла о том, что ещё несколько минут назад испытывала страх.
Я даже умудрилась смутиться, когда губы Гарри оказались на внутренней стороне моей ноги. Он мучительно долго целовал меня вокруг да около, лёгкими, скользящими движениями рта проводя по бёдрам так, что впору было уже умолять его, чтобы прекратил издевательства. В конце концов его язык, кружащий по самой чувствительной точке моего тела, довёл меня до исступления, заставляя извиваться на кровати и кричать, чтобы муж не прекращал этой сладостной пытки, даже если я умру от наслаждения.
Но я всё ещё была живой, даже когда Гарри вдоволь насладился моим вкусом. В конце концов случилось неизбежное: наши тела соединились. Памятуя о моей душевной хрупкости, Гарри заполнял меня медленно, хотя в тот момент я жаждала большего. Но мой муж, кажется, знал меня даже лучше, чем я сама. Когда его член оказался внутри меня, я сжалась, на миг вновь ощутив себя беззащитной и слабой, но каждое его плавное движение прогоняло мои страхи прочь.
Прошло не так много времени, прежде чем он позволил себе ускорить темп, хотя мне эти минуты почудились вечностью. Каждый его толчок в моём теле распространял по венам болезненный огонь, так что мне было почти больно от наслаждения. Я уже ничего не боялась, кроме того, что, если Гарри сейчас отпустит меня, я пропаду, поэтому и цеплялась в его широкие плечи пальцами, ловила его губы своими, прижималась, стремясь стать ещё ближе к нему - хотя куда уж было ближе! Он напряжённо смотрел на моё лицо, ища там признаки раскаяния или боли, как будто мог бы остановиться, если бы нашёл их - хотя я даже не сомневалась, что мог бы. А потом всё растворилось в вихре эмоций, и я потеряла ощущение времени и пространства, испытывая такое чистое, незамутнённое ничем удовольствие, как будто всю свою жизнь стремилась к этому моменту.
Когда всё кончилось, я ощущала приятную тяжесть мужского тела на себе, пока Гарри пытался отдышаться. Это больше не вгоняло меня в панику, а, наоборот, доставляло наслаждение. Я водила пальцами по влажной от пота спине мужа, и думала, какой же дурой я была раньше, сознательно лишая нас близости.
Потому что оно действительно того стоило. Это на самом деле не было обычное исполнение супружеского долга или банальное совокупление, мы как будто соприкасались не только телами. И это было просто чудесно.
И теперь я начала осознавать, чем на самом деле были мои чувства к мужу.
========== Часть 16 ==========
Я не могла бы сказать, что после той ночи жизнь моя вернулась на круги своя. Потому что всё, происходившее с нами в те тёплые сентябрьские недели, нельзя было назвать нормальным. Гарри и я – мы как будто навёрстывали упущенное, отыгрываясь за то, что два года назад собственной глупостью были лишены медового месяца. Мы были слишком счастливы. Ненормально, противоестественно счастливы. Я даже боялась этого счастья, таким оно казалось полным и всепоглощающим.
Гарри снова ушёл в отпуск. Как самые безответственные родители на свете, мы отдали Эвелин на десять дней обезумевшим от такой удачи бабушкам и дедушкам и рванули в Нью-Йорк. Конечно, не Бог весть что – из одного крупного города в другой, – но, хотя я бывала в Большом Яблоке и раньше, теперь мне всё казалось иным. Гарри водил меня не только по музеям и бродвейским мюзиклам, но и по местам своего детства и юношества. И я даже не могла бы сказать точно, что представляет для меня больший интерес.
Мне было немного совестно, что я – такая ужасная мать, бросившая своё дитятко на собственных родителей и укатившая отдыхать. Но я успокаивала себя тем фактом, что теперь мне приходилось делить привязанность между дочерью и мужем, а не отдавать её всю, как прежде, одной Иви. Гарри добавлял, что я только совершила доброе дело, позволив бабушкам и дедушкам вдоволь повозиться с внучкой: в конце концов мы с мужем обычно действительно слишком эгоистично распоряжались временем, которое наша дочурка могла бы провести с другими родственниками.
Мы с Саутвудом не могли друг от друга оторваться. Мне кажется, перемену в наших отношениях заметили все. Однажды мы собрались всей семьёй на ужин по поводу предстоящей свадьбы Ванессы и Уильяма (помолвку мы отгуляли уже давно, до моего похищения даже, а вот с датой бракосочетания будущие молодожёны едва-едва определились, так что там было, что отмечать). Было как-то немного неловко, когда я, вызвавшись помочь Несс, пошла на кухню за дополнительной бутылкой уже даже не помню чего, а Гарри незаметно прошмыгнул за мной – и в конце концов хозяева обнаружили нас целующимися чуть ли не на кухонном столе.
Я была очень рада за Ванессу, не только потому, что я, естественно, желала ей только счастья, но и потому, что приближающаяся свадьба дала мне возможность снова начать тесно общаться с подругами. В конце концов, стоило признать, что за время моего замужества мы действительно отдалились друг от друга, и я говорю не только о совместном времяпрепровождении. Общаться с Несс и Глори мне по-прежнему нравилось, но по какой-то причине я уже больше не могла, как раньше, рассказывать им все-все свои переживания. Я не знала, связано ли это с тем, что все мои секреты теперь в первую очередь узнавал Гарри, или, быть может, причина была иной. Однако факт оставался фактом: ни Глория, ни Ванесса не знали ни единой подробности истории моего похищения и возвращения, кроме общеизвестных моментов, просочившихся в прессу; невдомёк им было и то, что Гарри любил меня, а я начала отвечать ему взаимностью. Только когда Ванесса во время визита девчонок ко мне спросила, счастлива ли я, я не раздумывая ответила: