Чуть позже он дал мне возможность побыть наедине с Эвелин, пока я укладывала её спать. И только потом, когда я вышла из детской, внезапно оказалось, что он всё это время дежурил под дверью.
- Хейлз, - прошептал он, и на мгновение во мне шевельнулись все тёплые чувства, которые я к нему испытывала, - я бы обнял тебя, но боюсь причинить тебе боль. Я просто хотел, чтоб ты знала: я очень рад, что ты вернулась.
Я не нашлась, что ответить, пробормотала лишь неуместное “спасибо” и скрылась за дверью собственной спальни.
Наконец-то я была дома. Мне больше не хотелось ни о чём думать. Включая отношения между мной и моим супругом.
========== Часть 14 ==========
Уже на следующее утро Гарри сразу после заботливо приготовленного завтрака отвёз меня в больницу. Хотя я понимала необходимость лечения, мне страшно не хотелось расставаться с дочерью. Говоря “страшно” я не преувеличиваю: я действительно испытывала ужас при мысли о том, что ещё какое-то время не смогу находиться рядом с Эвелин. Хотя Гарри уверил меня в том, что хорошо понимает моё состояние, в этом вопросе он был непреклонен.
Меня положили в стационар на общее обследование. Проблем у меня оказалось выше крыши, хотя врачи говорили, что я ещё легко отделалась. Хотя Гарри жаждал знать всё о моём состоянии, мне всё же удалось уговорить докторов не говорить ему о следах изнасилования на моём теле. По-хорошему, они не имели права скрывать от моего мужа какую бы то ни было информацию о моём здоровье: он всё ещё был официально моим опекуном, хотя быть таковым ему оставалось менее года: в следующем апреле мне исполнялся двадцать один год. Но, видя моё состояние, врачи всё-таки сжалились надо мной.
Даже не знаю, почему мысль о том, что муж узнает об изнасилованиях, так пугала меня. Всё равно ни он, ни я, ни кто бы то ни было уже никак не могли исправить случившееся или хотя бы отомстить за поругание моей чести. И всё же признаться Гарри в том, что в течение многих недель я была игрушкой для сексуальных утех психически нездорового человека я не могла. Уже потом я пришла к выводу, что просто берегла его от этой информации: Саутвуд и без того переживал за меня слишком уж сильно. Не хватало ему ещё новых поводов.
К счастью, мои болячки заживали достаточно быстро. Последствия сотрясения мозга были окончательно устранены, даже моё женское здоровье, сильно пошатнувшееся благодаря грубым “ласкам” Хэнка, мало-помалу восстанавливалось. На стационаре я провела чуть меньше трёх недель, прежде чем меня, страстно желающую попасть домой, всё же отпустили, прежде вручив мне целый список рекомендаций и медикаментов.
Гарри сам сообщил и моим, и своим родителям о том, что я жива. Я до сих пор так и не узнала, что он сказал им и как, но, когда моя мама ворвалась в больничную палату подобно вихрю и бросилась мне на грудь, я на минуту почувствовала себя почти хорошо. А потом, когда мы вдвоём плакали под наигранно строгим взглядом чувствующего себя неловко отца, я задумалась, что же перенесли мои бедные родители, когда им принесли весть о смерти их единственной дочери? И мама, и папа выглядели осунувшимися и бледными, и я невольно подумала, что было бы со мной, потеряй я моё драгоценное дитя? Стараясь гнать от себя эти мрачные мысли, я лишь ещё пуще разревелась. Мамины руки приносили чувство покоя. Папин голос возвращал к реальности. Пожалуй, именно их визит послужил толчком к тому, что я наконец начала ощущать себя хоть немного в безопасности… Хотя вернувшись домой, я осознала, что безопасность для меня теперь превратилась в иллюзию.
Я не могла чувствовать себя хорошо, оставаясь в одиночестве. Стала бояться тишины и приглушённого света. Вечерами вздрагивала от каждого шороха. Родные, как могли, оберегали меня от этих страхов, но они не могли находиться рядом постоянно. Я стала апатичной, пугливой и молчаливой. В конце концов на локальном семейном совете, где присутствовали Гарри, Фредди и Кат, мои родители и Диана с Генри, свекровь предложила показать меня психоаналитику.
Хотя мои родители, свёкр и Фред решили, что это вполне себе неплохая идея, Гарри и Кат синхронно выступили против предложения Дианы. Если бы кто-то спрашивал меня - даже не знаю, что я бы предприняла. Мне было, по большому счёту, всё равно, лишь бы меня не отрывали от Эвелин.
- Психоаналитик ей ничем не поможет, - заявила Кат, и, хотя они с Гарри были в абсолютном меньшинстве, это было последнее слово: - Ей нужна сейчас наша поддержка. А доктор только усугубит это состояние.