Я не горела желанием вообще разговаривать с кем-либо из них, потому что говорить было не о чем. Я не выдерживала этого постоянного сочувствия в их глазах, этого тихого, осторожного тона, которым они ко мне обращались… Эти голоса звучали так, как если бы в нашем доме лежал покойник и все боялись повышать голос. Я всё больше и больше закрывалась в себе.
Не способствовал улучшению моего состояния и фурор, который произвело в обществе моё возвращение с того света. Хотя Гарри и мои родители не хотели, чтобы кто-то знал подробности моего исчезновения, в конце концов им пришлось признать, что моё похищение было делом рук Хэнка Дуайта. Кстати, его труп обнаружили аж через три с лишним недели после того, как я вернулась в лоно семьи; Гарри и Фред хотели было устроить это раньше, но я умоляла их не делать этого, из последних сил стараясь избежать упоминаний моего имени рядом с именем Хэнка.
Тело девушки, похороненной под моим именем, эксгумировали и кремировали. Я испытывала странное чувство вины перед её пеплом, так как знала, что она погибла из-за меня, - вместо меня. Я много размышляла о том, кем она была, чем занималась… По заключению, которое когда-то попало в руки Кат, выходило, что она была моей ровесницей. Как странно, что её жизнь оборвалась вместо моей… Однако, кажется, никто её и не искал, и именно это заставляло меня страдать по несчастной погибшей.
Так или иначе, я не появлялась перед журналистами, которые осаждали мою семью со всех сторон. Это породило слухи о моём нестабильном психическом здоровье, которые Гарри упорно опровергал. Хотя он делал всё, чтобы мне не попадались на глаза журналы и газеты со статьями на эту тему, однажды, в его отсутствие, раздался дверной звонок. Я боялась открывать, но всё-таки решила преодолеть свой собственный страх, твёрдо убедив себя выползти из кокона, в который сама себя и загнала. Приходил курьер, молоденький паренёк, который вручил мне завёрнутый в красивую обёрточную упаковку свёрток. Испытывая странное чувство, я вскрыла пакет. Из него выпал тяжёлый альбом, полный газетных вырезок с упоминаниями моего имени. Не обращая внимания на подступающую истерику, я перелистывала пухлые страницы, как будто заранее зная, что я найду на заднем форзаце альбома. И действительно, я обнаружила фотографию могильной плиты, ту самую, что каждый день в моей темнице напоминала мне, что я умерла. Я точно знала, что это был тот же самый снимок: полоски, оставшиеся на глянце от скотча, точно совпадали с линиями, по которым фото было приклеено к панельной стене.
Чуть позже меня вывел из забытья голос мужа, когда он нашёл меня, закрывшуюся в шкафу своей спальни.
*
Гарри постепенно распускал мой кокон отчуждения. С того дня он вовсе перестал оставлять меня одну, даже порывался нанять охрану, но я воспротивилась, заявив, что не буду чувствовать себя в безопасности под наблюдением посторонних людей. Мы никому не сказали о том злополучном альбоме. Гарри пытался выяснить, кто его отправил, однако в курьерском агенстве сказали, что никакого работника, схожего по описанию на передавшего мне альбом мальчишку, у них отродясь не работало. Когда Гарри заставил меня собственноручно сжечь на заднем дворе нашего дома содержимое той посылки, мне действительно полегчало. И хотя я всё ещё продолжала вздрагивать от каждого шороха, мне стало значительно проще находиться рядом с мужем. Гарри опекал меня, как мог, словно маленьким ребёнком в нашей семье была не Эвелин, а я; Саутвуд расцветал от каждого моего слова, принимая мою речь за признаки моего выздоровления, а когда я впервые за долгое время подарила ему слабую улыбку, он радовался, как дитя. Меня трогала его забота, и с каждым днём я чувствовала, что возвращаюсь к почти нормальной жизни.
Меньше, чем за неделю до первого дня рождения Эвелин, Гарри за завтраком внезапно заявил мне:
- Миссис Саутвуд, а как ты помотришь на то, что я приглашу тебя на свидание?
Я с тоской поглядела на мужа.
- Я шагу за порог не сделаю, там везде журналисты, - напомнила я ему свою позицию, которую уже не единожды озвучивала.
- А я и не приглашаю тебя за порог, - улыбнулся супруг, - так, устроим ужин дома. Так что?
Я пожала плечами; мы каждый вечер ужинали дома, так что я не понимала его странного настроения. В итоге я кивнула, и Гарри, не окончив трапезу, тут же позвонил моей матери с просьбой забрать на вечер Эвелин. Я попыталась было протестовать, но Гарри, завершив разговор, сказал мне, что маленьким девочкам рано ходить на свидания, так что пусть лучше Иви побудет с бабушкой и дедушкой. После этого муж буквально выпихнул меня из столовой, заявив, что форма одежды на вечер - парадная, и что он зайдёт за мной в шесть. Я только усмехнулась, гадая, что же он задумал. Причин не доверять Гарри у меня не было, так что я послушно отправилась в свою комнату.