- Итак, на прошлом занятии мы с вами пытались сформулировать понимание нормальной психики. Как вы помните, у нас ничего не получилось. Наши определения были нечеткими, некорректными, бесполезными или бессмысленными. Мы закончили выводом о том, что нормальной психики, как такой, не существует. Иными словами, невозможно сказать, нормален человек или нет без дополнительных на то условий. Я предлагаю вам свести воедино понятие нормальности и адекватности, и утверждать, что психика нормальна, если он адекватна некой совокупности факторов. Мы должны помнить о главном и единственном предназначении всякой психической деятельности - обеспечивать выживание вида, если других средств недостаточно. Человек наделен таким могущественным интеллектом, потому что он слаб и уязвим, а не для того, что бы создавать произведения искусства и познавать мир. Искусство и наука - продукт использованного не по назначению разума.
Он стоял у окна и смотрел в небо, будто говорил это не своим студентам, а самому богу, бросая вызов своим суждением его замыслу.
- Таким образом, вернувшись к психической деятельности и посмотрев на нее с только что приведённой позиции, мы можем сказать, что она нормальна, если в должной мере обеспечивает выживание индивида и сохранение вида в целом. Очевидно, что она будет различна, ибо цивилизация не держится на одних лишь гениях или обывателях. Ей нужны все и в правильной пропорции. Эти различия, допустимые границы колебания в рамках вида и данных условий, нередко путают с патологией. Несомненно, однако, что существуют подлинные патологии, психические заболевания, с определения которых мы и начнем наш путь к пониманию нормальной психической деятельности. Мы будем говорить о патологии, как о том, или ином нарушении информационного метаболизма, однако, это слишком широкое понятие, что бы охватить его сразу и целиком. Мы начнем с расстройств восприятия, как первого этапа этого самого метаболизма.
И он говорил, а его голос железой волей придавил всех студентов к стульям. Он говорил, диктовал определения и основные положения, и я понял, что должен это записать. У меня в голове разворачивалась цепочка мыслей, которую я не мог назвать чужеродной, такой правильной и мудрой она была. Эта цепочка вела меня к понимаю того, что нужно делать и зачем. Я осознал, что если я и увижу свет, то это будет сияние с непосильным трудом добытого знания. И никакое подозрение, что это цепочка лишь замаскированный враг, который внедрился в мой разум, не могло проникнуть в мои мысли, потому что было полностью раздавлено железной волей, которая была последней инстанцией в этой аудитории.
Лекция закончилась, и, как только я смог оторвать глаза от своего исписанного листочка, я обнаружил в себе нечто такое, что удивило меня даже больше, чем мое воскрешение из мертвых. Во мне было смутное чувство осмысленности происходящего, будто я не зря потратил время. Во мне было напрочь забытое чувство выполненного долга. Я оглянулся по сторонам, и увидел на уставших лицах других студентов похожее выражение. Они были вымотаны и их головы раскалывались от переполнявших их знаний, но что может сделать человека более счастливым, чем дело, в котором он видит смысл? В глазах Анастасии хоть и не сиял разум, но там не было той пропасти, в какую я заглянул сегодня утром. Она походил на человека в конце рабочего дня, уставшего, но удовлетворенного собой. Он идет домой не для того, что бы утопить свои мысли в алкогольном дурмане и не для того, что бы подвесить себя на крюках. Нет, он идет домой, предвкушая ужин в кругу семьи.
- Анастасия, - вдруг раздался голос преподавателя, который стоял возле кафедры и наблюдал за студентами. На его лице тоже можно было заметить чувство выполненного долга, но, как мне показалось, оно отличалось от моего. Он был похож на мясника, довольного тем, что его поросята растут хорошо.
- Анастасия, - повторил он, и его голос, пускай и не громкий, стал единственным слышимым звуком в аудитории, - подойдите ко мне, как все уйдут. Вместе со своим другом, будьте любезны.
И он посмотрел прямо на меня. Но по моей спине не побежали мурашки, сердце не сжалось от страха, потому что он смотрел на меня не как на свинью. Я не знал, что задумал его извращенный разум. Я спускался по ступенькам к кафедре и слышал много шума. Это был нормальный шум университета во время перемены. Я подумал, что в этом шуме могут запросто затеряется и другие звуки. Анастасия шла рядом со мной. Виду у нее был встревоженный и испуганный. Мне показалось, что она хочет спрятать свой страх, что бы не спровоцировать агрессию в свой адрес, да вот только она не знала, что ее страхом провонялась вся аудитория так же, как ели бы ее тело разлагалось тут несколько дней. Ее лицо не выражало никаких эмоций, и даже ее коленки почти не дрожали. Но я знал, что она боялась. Я знал это так, как если бы сам был ею. Это знал и преподаватель. Но на его лице не было издевательской ухмылки, которая неизменно появляется на лицах его коллег, когда они собираются задать особо коварный вопрос. Его лицо выражало добродушие мясника, который смотрит на милую овечку.