Это было славное прохладное утро. Оно было куда более прохладным чем мне того хотелось бы. Мое тело била крупная дрожь. Но это время суток мне нравилось всегда, было ли он тёплым или холодным, ясным или пасмурным. Всякое утро хорошо тем, что оно дает возможность начать новую жизнь, в то время как вечер неизменно дает понять, насколько бессмысленным было существование сегодня.
Этим утром я решил начать новую жизнь. Наверное, в тысячный раз я дал себе обещание, что с этого момента все будет по-другому. Больше не будет бессмысленное жестокости и насилия, мое желание больше не будет достаточной причиной, что бы лишить кого то жизни. Я последую мудрому совету рыжеволосого приведения. Начать я решил с того, что смою с себя всю грязь, что скопилась за это время. Разумеется, я бы предпочел теплый душ, вкусно пахнущий шампунь и мягкое полотенце. Но имел я только камень, висящий на шее, ледяную воду, и ветер, который забирает мое тепло так, словно хочет забрать жизнь. Я снял с себя ботинки, который были в безупречном состоянии, не считая пятен засохшей крови. Про свои штаны и рубашку я не мог сказать того же. Рубашка была изорвана, и не было никакой возможности ее носить. Я выкинул ее в заросли камышей. Вряд ли ее кто то найдет до того, как она сгниет. Только оставшись полностью обнажённым под порывами безжалостного ветра, я осознал, в какую затруднительную и нелепую ситуацию я попал. У меня не было одежды, что бы я мог передвигаться по городу и не умер от холода. Как и моему предку миллион лет назад, мне пришло единственно возможное решение - убить кого то, и содрать с него шкуру. Да, плащ из человеческой кожи будет привлекать слишком много внимания, но обычные джинсы и куртку я оценил в этот момент дороже человеческой жизни. Черт, подумал я, всего лишь минуту назад я дал себе обещание не убивать, и вот уже задумал недоброе. В конце концов, искал я себе оправдания, убивать за ресурсы совершенно естественное поведение для человека. А с приходом цивилизации изменилось лишь то, что эти убийства стали называть войной за идеалы, веру и демократию. Полузвериный яростный рев сменился религиозным мракобесием, все остальное осталось неизменным. Эту проблему я решу потом, сказал я себе, и сделал пару шагов по берегу и коснулся пальцами ног воды. Как я и ожидал, она оказалась ледяная. Только безумцы могут с радостным воплем прыгать в такую воду и барахтаться в ней. У меня от такой перспективы душа уходила в пятки. Но я чувствовал, что должен сделать это, тем самым доказать самому себе свое твердое намерение начать новую жизнь. Я решил не оттягивать этот ужасный момент, мне нечего боятся, уже неделю я должен был быть мертв. Несколько раз я глубоко вдохнул, сжал в кулаки окоченевшие пальцы и пошел в воду. Спустя несколько секунд я почувствовал в лодыжках сильную боль. Казалось, от холода у меня болели кости. Но я не останавливался, и лишь только вода стала мне на уровне пояса, я нырнул. Я почувствовал, как ледяная боль разливается по телу, моя диафрагма сжалась, слово в предсмертной судороге. Я думал, что я больше никогда не смогу вдохнуть. Без особенного сожаления я подумал, что могу не выплыть на поверхность.Но уже через секунду инстинкт взял верх, и я вынырнул из ледяной воды. Я не мог дышать, будто от сильного удара в солнечное сплетение. Единственное, на что я был способен, это спазматические судороги, и каждая молекула кислорода была дорога для меня. Уровень воды достигал моей груди, и каждое мгновение, что я в ней находился, давался мне ужасными мучениями. Из всех доступных мне сил я задвигал конечностями на берег. Ветерок, который в это утро дарил освежающую, бодрящую прохладу людишкам, спешащим на работу, забирал у меня последние крохи тепла с молекулами воды. Он острыми иглами впивался мне в кожу, проникал в точки переплетения моих нервов, обездвиживал меня и причинял боль. Мне казалось, что еще немного, и моя температура сровняется с температурой окружающей среды. Когда я вышел из воды, я стал на крошечную кромку песка и полностью отдался во власть ощущений. Мне было холодно и больно, я был уверен, что мои суставы никогда не будут двигаться в полную амплитуду. Я чувствовал, как кристаллизируется моя крови и разрезает мои вены изнутри. Но, не смотря на все это, я ощущал эйфорию, и если бы мог, я бы рассмеялся. Мои пальцы полностью утратили способность сгибаться. Я сомневался, что смогу надеть штаны, не говоря уже о том, что бы завязать шнурки на ботинках. Я смотрел, как на противоположном берегу развеивается дымка тумана, и думал о том, что мне предстоит сделать. Вопрос обеспечения себя одеждой висел надо мной огромным острым топором, и если я не обрушу его на кого-нибудь другого, он обрушится на меня. Да, я мог бы не убивать, но я имел тысячу причину сделать это. Я специально не поднимал такого вопроса, ибо я знал, среди этих причин на одном из первых мест находится мое желание еще раз почувствовать сладость убийства. Это словно внутренняя потребность, необходимость, зависимость. Если я этого не сделаю, я буду возвращаться к этому снова и снова в своих грезах и снах. Это будет продолжаться до тех пор, пока в моей голове не раздастся знакомый вкрадчивый голос, который предложит устроить славную бойню.