Но сейчас я снова и снова мысленно возвращался к месту, которое манило меня больше всех остальных. Пускай оно было не самым лучшим вариантом для меня, и можно было найти множество причин не идти туда, я заметил, что ноги несут меня именно в том направлении. В это место я должен было попасть уже давно, занять свое место рядом с другими людьми, чьи страдания уже закончены. Но сложилось так, что пока они наслаждаются вечным покоем, я испытываю ту, или иную боль каждый момент своего существования.
Я шел, избегая людных мест, натянув максимально низко козырек кепки, предвкушая прогулку по тенистой аллее и сладкий сон у могилы безымянного солдата, который пал жертвой жестокой войны всех против всех.
Выйдя на улицы города, где было достаточно много людей, я испытал страх, который затмил собой все остальные мысли и эмоции. Большого усилия стоило не поддаться инстинктивному порыву убежать назад и спрятаться в лабиринте гаражей, и я, уперев свой взгляд в асфальт, влился в общий поток. Я знал дорогу к пункту своего назначения в той мере, которая позволяла мне не смотреть по сторонам. Делая один шаг за другим, я гонял по кругу в своей голове одни и те же слова о том, что всем вокруг нет никакого дела до других людей, что каждому глубоко плевать на все, что не касается исключительно его. Тем не менее, моя кожа горела от взглядов, которые, казалось, устремились на меня со всех сторон.
Я не имел при себе никаких часов, и не мог сказать, сколько сейчас время. Но, по всей видимость, было слишком поздно для того, что бы увидеть толпы людей, спешащих на работу, и слишком рано, что бы увидеть, как они выходят на обеденный перерыв и жадно затягиваются сигаретным дымом, глядя по сторонам ошалевшими глазами. Те же, кто по любой из причин был лишен необходимости покидать свои квартиры, сейчас спали мирным сном в своих кроватях. Однако вокруг меня все равно было много людей. Эти улицы бывают пустыми только в самый ранний предрассветный час.
Пока я шел, я думал о том, что, пожалуй, я мог бы не идти в разные сомнительные места, что бы спрятаться там, а затерявшись в толпе, искать призрака, который не может оставить меня в покое. Но если он действительно существует, говорил я себе, то за несколько часов он никуда не пропадет, не испарится в потусторонний мир, оставив меня ни с чем. На самом деле, меня не покидает чувство, что он следует за мной повсюду. Даже сейчас мне кажется, что стоит мне резко оглянуться, и я увижу, как он скрывается за углом дома, или спускается в подземный переход. То и дело мне мерещатся где-то впереди ее рыжие волосы, и мне кажется, что в любую минуту она может выйти из ближайшего магазина, и стать передо мной, нагло смеясь в глаза. Мой мозг был настолько уставшим, что я не мог отличить свои иллюзии от дорожных знаков и цветочных клумб. Поэтому я шел, не обращая внимания ни на что, говоря себе, что, что бы это ни было, оно может подождать пару часов, пока я буду спать.
В конце концов, петляя по переулкам и широким проспектам, я увидел перед собой забор, который отделял город от территории кладбища, мертвый от живых. Идя вдоль этого забора, я не встретил ни одного человека, должно быть потому, что мало кто выбирает такие места для утренних прогулок. По объективным критериям это место не уступает парку, а в чем-то даже превосходит его, но все дело в инстинктивном страхе, что из одной из могил высунется полуразложившаяся рука и ухватит за лодыжку. Пускай непосредственно могилы и тротуар разделял забор, но суеверные предрассудки заставляли держаться подальше от мест захоронения. А может быть, люди просто не хотят лишний раз напоминать себе о том, что все они умрут, и уже их полуразложившихся рук будут бояться последующие поколения. Я шел на кладбище, что бы найти там уединение и покой, и оно было едва ли не единственно местом в большом городе, которое было способно обеспечить это мне в должной мере.
Ворота представляли собой бездарно выкованную калитку, неряшливо покрашенную в черный цвет. Краска на ней облупилась и потерлась, но никому нет до этого дела. Это кладбище было не настолько древним, что бы иметь вид в лучших традициях готического стиля. Никому и в голову не могло прийти поставить по бокам этой убогой калитки величественные колоны с горгульями на них, которые будут смотреть безжизненными глазами на всякого, кто будет проходить мимо них. Нет, оно представляло собой порождение самых отвратительных проявлений христианской ереси.
Пройдя через калитку, я увидел справа от себя будку сторожа. Я не знал, был кто-то внутри, или будка пустовала, потому что невозможно было ничего разглядеть сквозь зашторенные окна. Мне казалось, что работа в таком месте и на такой должности обязана неизбежно оставлять с каждым годом все больший отпечаток на человеке. Кто может согласиться за ничтожные деньги каждую ночь искать способ бороться со страхом, который люди взращивали в себе с самого момента их появления? Пожалуй, только тот, кому плевать на все. Возможно, ему даже есть что рассказать, разные занимательные истории про свои дежурства, во время которых он видел необъяснимые вещи. Ему нет дела, существует ли на самом деле мелькающие огни в глубине кладбища, звуки, которых не должно быть, и тени, которые он видит за своим окном. Должно быть, он методично напивается до такого состояния, когда ему становится все равно, слышит ли он на самом деле, как скребут чьи-то когтистые лапы по асфальту. Когда я проходил мимо его будки, никто не вышел даже взглянуть на меня, и мне было приятно его безразличие, потому что люди, которым не все равно, создают слишком много проблем.