Татьяна Рик
Летающий ботинок
ЛЕТАЮЩИЙ БОТИНОК
В понедельник утром второклассник Коля Кастрюлькин вышел из дома и прямо над козырьком подъезда увидел неопознанный летающий объект. Точнее, объект был вполне опознанный: старый Ботинок! Такой огромный, что туда вполне могли бы залезть пять бабушек с авоськами или девять второклассников с портфелями и одной кошкой Нюськой в придачу. Но если ссадить двух второклассников и одну Нюську, то в Ботинок вполне можно было бы запихать учительницу Марьяну Степановну, даже с классным журналом. Впрочем, лучше этого не делать: Марьяна Степановна поднимет такой визг, что Ботинок может испугаться и улететь.
Подошва у этого Ботинка была полуоторвана. И вот подлетает он к Коле и говорит ему басом:
— Каши хочу!
Он, значит, был ещё и говорящий! Коля так и ахнул, чуть портфель не уронил. А Ботинок опять:
— Каши давай!
Второклассник Кастрюлькин ка-ак припустит, за две минуты до школы добежал, чуть мировой рекорд по бегу не перекрыл, а Ботинок — за ним. Вот так дела! Вбежал Коля в раздевалку и под вешалкой спрятался. А Ботинок уже в школьную дверь входит. Случилось это рано, за полчаса до уроков, поэтому ребят в школе ещё не было. Первой увидела Ботинок техничка Фаина Ивановна.
— Нельзя, — кричит, — без сменной обуви! — И шваброй машет.
Ботинок принялся было за своё:
— Каши хочу!
Тут на помощь Фаине Ивановне примчалась Вероника Дмитриевна, директор школы. А была эта Вероника Дмитриевна строгая, уж такая строгая, что все-превсе её боялись. Она и говорит Ботинку командирским голосом:
— Ну-ка, давай дневник и чтобы без родителей больше не являлся!
Ботинок от этого оторопел, попятился и чуть не застрял в дверях. Но тут в школу прибежал молодой учитель Михаил Юрьевич. Он в тот день был дежурным учителем, только он немножко проспал и на дежурство немножко опоздал, зато из-за Ботинка Вероника Дмитриевна этого даже не заметила.
— Родителям в школу нельзя, — сказал Ботинку Михаил Юрьевич, — после уроков зайдите, а сейчас нельзя.
Ботинок совсем оторопел, потому что не знал, что такое дневник и сменная обувь, а уж после уроков заходить ему и вовсе не хотелось. И тогда Ботинок развернулся и полетел куда глаза глядят. А глаза у него были круглые и голубые, и смотрели они в сторону детского сада.
Ботинок толкнул носком дверь и вошёл в детсадовскую столовую, где завтракала подготовительная группа.
— Каши хочу! — сказал он громко.
Все его услышали и повернули головы. Маленькая Машенька Золотушкина испугалась и захныкала, Даня Барбарискин уронил ложку, Вася Ветрянкин упал со стула, а толстая-претолстая нянечка тётя Света заголосила неожиданно тоненьким голосом:
— Ой-ой-ой!
— Ой-ой-ой! — запищала вслед за тётей Светой вся подготовительная группа.
Ботинок страшно расстроился.
— В конце концов, если вам каши жалко — так и скажите, а писк поднимать совершенно незачем!
Он ушёл во двор и плюхнулся в песочницу. Из его больших голубых глаз выкатились две круглые прозрачные слезищи. Ботинок обиженно шмыгнул носом, расправил свои маленькие крылышки и хотел было улететь, но тут в окошке появился конопатый Даня Барбарискин с тарелкой в руке.
— На кашу, — тихонько сказал Даня, — ешь, мне не жалко, я её всё равно не люблю.
Ботинок ужасно обрадовался. Он встал под окошком, широко раскрыл рот и проглотил всю кашу из тарелки Дани Барбарискина. Тут в окошке показался вихрастый Валерка Кукарекин:
— И мою кашу бери, пока тётя Света не видит.
За Валеркой к окну подлетела Зиночка Шафранкина. Она любила кашу, но ей было жалко, что Ботинок летает голодный. За Зиночкой выстроились в очередь Вася Ветрянкин, высокая голосистая Настя Павлюшкина, Люба Лискина, Славик Кашалотиков — словом, вся подготовительная группа.
— Поразительно, — радовалась в тот день тётя Света. — Наконец-то дети полюбили кашу. Пока я ходила к кастелянше, все как один подчистили тарелки.
Огромный Ботинок впервые в жизни был сыт и совершенно счастлив. Он сиял, словно его почистили Огромной Сапожной Щёткой, и уже не казался страшным.
— Ты даже очень симпатичный, — сказала Зиночка Шафранкина и погладила чёрный Ботинкин бок.
— Давайте я вас всех покатаю! — вдруг предложил Ботинок.
А раньше он был грубияном и говорил, словно бандит какой-нибудь:
— Каши давай!