Все смеются.
Потом начинается чаепитие.
В этот вечер Михеев читал дневник Томашевского о полетах на зверобойке. Вот что писал он в 1926 году:
…Уже целый месяц, как я за полярным кругом, на острове Моржовец.
Этот остров — двенадцать километров в длину и восемь километров в ширину. Десять — двенадцать мужчин — все его население. В качестве аэродрома мне служит покрытое льдом озеро, а летаю я на сухопутном самолете.
Многих конечно удивит, почему самолет, предназначенный для полетов над океаном, не имеет поплавков, то есть не приспособлен для посадки на воду. Объясняется это просто: сезон зверобойных промыслов совпадает с периодом штормов и с преимущественными северными ветрами, набивающими к береговой полосе Моржовца груды крупноколотого плавающего льда, кромка которого уходит далеко в чистую воду. Озера во время этой полярной весны еще покрыты толстым слоем льда. Добраться по рыхлому льду на берег с чистой водой, где мог бы остановиться самолет, невозможно. Другой базы, более подходящей для самолета, поблизости к району промыслов нет. Вот почему самолет для разведки зверя и хода льдов поставлен на лыжи.
В весенний период море покрыто на две трети, а иногда и больше, плавающими льдами, но редко встречаются льдины, на которые была бы возможна посадка самолета. Льдины почти постоянно находятся в движении. Течением и ветром сжимает и давит льды и ломает их на мелкие куски. Скорость течения прилива и отлива, повторяющихся два раза в сутки, достигает двенадцати километров в час, а при попутных ветрах эта скорость увеличивается еще больше.
Резкие перемены погоды и то обстоятельство, что летать приходится на сухопутной машине, делают наши полеты в Горле Белого моря и зачастую над Ледовитым океаном особо опасными. Нам приходилось иногда садиться на ледяные поля, с которыми нас относило на двадцать и более километров. Иногда мы садились по собственной воле, иногда по воле мотора. Зачастую, поднимаясь с нашего случайного ледяного аэродрома, мы наблюдали сверху, как льдина, на которой мы только что были, крошилась и расходилась в воде.
Сильные туманы и низкая облачность заставляли нас летать буквально в нескольких метрах от воды, что было большим риском для самолета и наших жизней".
В тот момент, когда Михеев перечитывал эти строки, обычная тишина была резко нарушена криками и лаем собак па улице.
Минуту спустя в комнату ворвался радист в оленьем малахае, покрытом мокрым снегом. Он в возбуждении размахивал палкой, которой только что отбивался от собак.
— Ребята!.. S0S с Иоконги! — закричал он.
И прочел радиограмму:
"Семнадцать норвежских зверобойных судов затерты льдами, шторм и течение носят их по Ледовитому океану. Они прибиты к Канин- кой земле. Многие уже сдавлены льдами. Некоторые разбиты. Уцелевшая часть команды одного из погибших судов по льдам добралась до радиостанции Иоконги".
Три дня уже продолжался шторм. Металлические крылья самолета, крепко привязанные к кольям, содрогались от бешеных порывов ледяного ветра.
Команда воздушного судна сидела над морской картой и строила планы спасения норвежских коряков.
В это время норвежский министр торговли обратился к правительству СССР с просьбой о помощи. Наркоминдел отдал по радио приказание Мурманскому порту, а через день радист принес копию телеграммы, посланной из Мурманска на ледокол "Малыгин:
"Желательно обследовать… найти с помощью самолета норвежские суда, терпящие бедствие где-то между Канинской землей и Колгуевом… если это не грозит опасностью для экипажа самолета".
Сразу взялись за дело.
Предстоял исключительный по трудности перелет: сухопутный одномоторный самолет должен был пройти около тысячи километров над океаном.
Механик Грошев сбросил с себя обычную веселость и сосредоточенно осматривал мотор.
На другой день утром внезапно, как это обычно бывает в полярных областях, шторм стих. Погода установилась ясная, морозная.
С большим трудом удалось разогреть мотор и вернуть его к жизни.
Лететь на розыски норвежских моряков вызвался Михеев. Бабушкин внимательно следил за приготовлениями. Но вот все готово. Улетающие прощаются с остающимися на земле товарищами.
Грошев заботливо, оглядывает пилотскую рубку, аэронавигационные приборы и наконец дает знак: все в порядке
Взвыл, взревел мотор, зашлепали лыжи по снегу, и сразу подъем. Выше и выше — над льдами, над морем.
Ветер поддал с левого борта, ударил, поднял крыло, подбросил машину кверху. Выправилась и снова зарылась в густой массе встречных потоков воздуха, задрожала металлическая птица. Остров Моржовец закрылся сизой дымкой и уплыл назад.