В пассажирской кабине — штурман Крюков и ученый Фрейман. Крюков ведет исчисление по морской карте, компасу и часам и передает записочки с курсами летчику. Фрейман с помощью самолетной радиостанции разговаривает с ледоколом "Малыгин".
Через час, закончив очередную разведку, самолет уже над "Малыгиным". Фрейман заканчивает свой радиодоклад о пройденном участке пути, о движении ' льдов, о погоде и наконец сообщает:
— Идем на разведку.
— Каков запас продуктов? — спрашивают с ледокола.
— На неделю.
— Мало! — ошарашивает ледокол. — Надо было взять больше.
И сразу все сидящие в самолете уясняют, какой риск представляет этот полет. Но нужно спасать терпящих бедствие моряков, надо лететь!
Ледокол скрылся позади. Курс — на южное побережье Канинской земли, к устью реки Кии. Там база для самолета.
Внизу покрытое льдом море. То и дело радио сообщает на ледокол:
"Слушай, слушай, слушай!.. Говорит самолет, говорит самолет! Нахожусь в квадрате 273…273…
Направление норд. Под нами чистая вода до горизонта… Сжатый лед… лед на расплавах".
Изредка ледокол важно буркает в ответ:
"Принято… принято… принято".
Скоро и Канинская земля. Самолет с трудом пробивает себе путь в белой полосе пурги. Но вот пурга уходит назад, и внизу неожиданно четко вырисовываются черные массивы камня и полосы снега. Место для посадки самолета здесь только одно — узкая долина реки Кии.
Безлюдная, пустынная страна! Чахлые, стелющиеся по земле полярные березки, несколько домиков да радиостанция на Канином носу — вот и все!
Словно гигантская каменная преграда, поставленная югом в защиту от севера, Канинская земля принимает на себя осенние и зимние могучие водопады, низвергаемые океаном на ее берега.
Мохнатые собаки встретили самолет громким лаем, а ребятишки прыгали и кричали от радости.
Летчики вышли из самолета и направились в избу. Сзади веселой ватагой потянулись дети. Оказалось, что все население Кии состоит сейчас из ребятишек и одной женщины.
— А где мужики? — интересуется Грошев.
— Ушли тюленя промышлять, — отвечает хозяйка. — А молодайка с мальцом в гости пошла.
— Это куда же в гости? — любопытствует штурман, знающий Канинскую землю.
— Далеко, батюшка мой, чуть не на Никулин мыс. К родственникам на именины.
— Ничего себе кусочек — сто восемьдесят километров… В гости! — хохочет штурман.
Стоянка у Кии коротка. Наспех попили чаю, пока Грошев осмотрел мотор и запасся бензином для безостановочного шестичасового полета. И вот уже на высоте тысячи метров самолет летит через Канинскую землю к Колгуеву.
Утомительно-однообразно тянется время. Внизу — белесая зыбь тумана. Сверху и с боков — мрачные свинцовые тучи. В ушах шум и звон от рева мотора. Кажется, будто прошли века с тех пор, как самолет отделился от земли и несется с огромной скоростью в воздухе.
Но вот тучи начинают бледнеть. Они словно раздвигаются, и впереди, в точно положенное по расчету штурмана время, показывается ярко освещенный океан и голубое, давно невиданное таким небо.
Неожиданно настал ясный весенний день.
Через час пути впереди показались снежные горы Колгуева, Они блестели на солнце ослепительно белой полосой. Но и там чистая вода без льдов. Следовательно, норвежские суда находятся где-нибудь западнее. Михеев поворачивает назад.
В это время мотор самовольно сбавил обороты и стал сдавать. Тяга пока была достаточная, скорость с попутным ветром доходила до ста семидесяти километров в час, однако механик и летчик были не на шутку встревожены.
Внизу чистая вода, садиться некуда.
Обороты мотора угрожающе падали, а до берега оставалось еще сорок километров. В пассажирской кабине — никаких подозрений: оба пассажира спокойно работали. Только Михеев и механик Грошев знали об опасности.
Грошев приподнялся на сидении и, обдуваемый ветром, схватился за переключатель магнето, потом хитро подмигнул Михееву и грузно опустился на сиденье. Неисправность была найдена; выхлопная труба мотора тотчас же выбросила сгусток жирного дыма, мотор заревел и стал работать нормально.
Левое магнето снова стало работать. Люди спаслись от гибели.
Скоро показалась кромка льда. Это была Канинская земля. Вся северная часть ее зажата полосою мелко набитого льда в двадцать-тридцать километров шириною. Михеев внимательно рассматривал льды. К окнам прилипли наблюдатель и штурман.
— Вон, внизу! — указал Михеев на несколько черных точек среди ледяного хаоса.