Как на счастье, вышли из дому Ерзунов с Гороховым половить светлячков. На Кавказе светлячки — летучие, чуть стемнеет — начинают летать с дерева на дерево, с ветки на ветку— будто ветер носит по темноте огненные снежинки.
Корненко подпустил ребят к самому кусту, а там как завоет.
— У-ух-уху-ху-у!
— Шакал! — шарахнулся в сторону Гундосый.
А Ерзунов в куст руку сунул, ухватил Корненку за вихры, и ну нахлестывать.
— Ах ты, шакалка проклятая! Вот тебе! Вот тебе! Вот тебе! Бей шакалку! — завопил он на весь сад. — Ребя, я шакалку поймал!
Корненко струсил насмерть.
— Я — голосит, — не шакал! Мишка, кащей проклятый. пусти! Я не шакал! Я — Корненко!
— То-то! Так бы сразу сказал, — засмеялся Ерзунов. — Ведь я тебя мог до смерти убить.
Вот какие охоты бывают на свете.
XVIII. Клад
На море поднимались волны. Ветер крепчал, белые гребешки выбегали все дальше на берег, прилизывая песок и брызжа пеной. Сразу стало шумно, зашуршали камни, и в воздухе запахло соленым.
— Вылазь из воды, ребята, уже дома наверно пообедали! — крикнул Морской Комитет — Мишка Волдырь, натягивая трусики.
Тонкое полотно сразу промокло, прилипло, Мишке стало холодней прежнего, и он застучал зубами.
В стороне, шагах в двадцати, Верка Хвалебова и Фрося выскочили из воды и быстро стали одеваться.
— Черти! Век будут киснуть! Шурка, Александров, Костя, — выходи! Что там около тебя плавает, Пискля?
— Где? — оглянулся Корненко.
— Вон, справа, — да нет, нет, дальше!
— Бутылка!
— Кидай сюда, я ее камнями! — крикнул Щурка, вылезая на берег.
— Да нет, она запечатанная! — ответил Корненко; он уже ухватил бутылку и плыл к берегу.
— Ну, и фиг с ней, что запечатанная!
— В ней что то есть!
Все ребята повылезали на берег, сгрудились вокруг Корненки.
— Дай посмотреть!
— Она из-под квасу!
— Иди ты! Не толкайся!
— Пусти!
— Там бумага, трубкой свернута!
— Отбей горлышко!
— Дай, я отобью!
Шурка выхватил у Корненки бутылку и стукнул по горлышку камнем.
Стеклышки звякнули, Шурка выхватил из осколков листок бумаги, скатанный в трубку, — желтый, истлевший, плесневый.
— Что-то написано.
У Шурки захватило дух.
— Дай сюда!
— Порвешь!
— Читай, Волдырь!
Волдырь крепко держал листок. Шурка, Ленька, Александров, Костя и Корненко стиснули его со всех сторон.
— Наверно, с утопленника!
— Кораблекрушение, — уверенно сказал Костя.
— Здесь не прочтешь. Каракули, и почти букв не видно — выцвели. А вот ясно:
«…Меня взяли в плен турки… кто найдет — выкупите… по Новороссийскому… на 27 версте под грушей с отломанной…»
— Не пойму!
— Веткой!
— Нет, с отломанной верхушкой.
— Верно, верно, с отломанной верхушкой!
«…в ста шагах от верстового столба зарыта…»
— Тут совсем пятно. Больше не видно. Сгнила бумага.
У Мишки дрожали руки.
Все молчали.
— Дай мне посмотреть, — сказал Ленька. — Нет, больше ничего не видно. Ребята, я понял! По Новороссийскому шоссе! Это от нас десять верст!
Ребята оцепенели.
— Правда!
— Конечно!
— Там зарыты деньги!
— Мы его выкупим!
— Кого? Дурень!
Никто не заметил, как ушли Верка и Фрося. Никто не заметил, как полил дождь. Шурка Фролов бежал домой, прижав бумажку к своей костлявой груди. Корненко опередил его. На балконе стучали ложки, все сидели за столами.
— Мы нашли!.. — крикнул Корненко.
Больше он не мог говорить.
— Его взяли в плен турки! — крикнул Шурка, размахивая письмом.
— Что? Кого?
Ребята повскакали с мест.
— Под грушевкой зарыты деньги!
— Где? Где?
— На шоссе, около нас!
— Где?
— На 27 версте!
— Так это ж семнадцать верст!
— Нет, по шоссе десять!
Наконец прибежали Чистяков, Александров и Мишка Волдырь.
— Я с Ленькой кувыркался, еще тут Верка подплыла, потом мы нырять стали, а Волдырь кричит — бутылка! — захлебываясь, рассказывал Пискля. — Горлышко у нее засургучено, красным сургучом.
— Я бутылку — кок, — а в ней бумажка, — вставил Шурка.
— Идем копать!
— Где там! Сегодня не успеем!
— Десять верст!
— Нужно приготовить лопаты…
— Моя по первому!
— Моя по второму!
— По третьему!
— По четвертому!
Все лопаты были заняты. Шурке и Волдырю пришлось только по большому кухонному ножу.