ко поднялась, и скользнула к Григу под одеяло. Лежать рядом, закинув на него ногу и положив голову плечо, оказалось очень удобно и как-то надежно. Тая быстро пригрелась и, счастливая, заснула. Проснулся Григорий довольно поздно. Глядя в потолок не мог понять, где он находится. Потом, вспомнив, смутился. Услышав шорох одежды, скосил глаза и увидел Таю. Она колдовала на столе , Григорий спустил ноги на пол тихонько подошел к ней сзади , обнял положив руки на уже слегка заметный живот руки.Зарылся лицом в ее волос запоминая ее запах , прошелся губами по тонкой фарфоровой шее , так они стояли в тишине наслаждаясь друг другом. Очень хотелось курить курить и он увязался за Таей следом. На коммунальной кухне какая-то старушка варила на примусе кашу, другая мыла в тазике посуду. Григорий стал предметом их самого пристального изучения, поглядывали в его сторону скорее одобрительно. Он легонько подтянул к себе Таю за руку и тихонько приобнял, как бы заявляя на нее свои права. Она не сопротивлялась и довольно улыбаясь, запрокинула вверх голову. Глаза у нее были чуточку пьяные счастьем и если бы не посторонние, он давно бы ее целовал. Бабка у примуса, чуть кашлянула и неожиданно сильным голосом спросила: — А сколько же тебе лет, сынок. — Двадцать пять, бабуля, — он сильнее прижал к себе девушку, отчего та возмущенно пискнула и поспешно освободилась. — Вот же война проклятая, — закачала головой бабка, — а я уж думала, глаза подводят. Лицо молодое, а сам как мой старик. — Бабка широко закрестилась, от чего Тая презрительно сжала губы. Курить Григорию сразу расхотелось, и он потянул обратно. Едва они вышли из кухни, в узенький безлюдный коридорчик, он остановил ее и, подхватив на руки, принялся целовать. Она откликнулась охотно, с нешуточной страстью. Он даже в первые несколько секунд растерялся. В комнату они ввалились минут через пять, ошалевшие, с покрасневшими от поцелуев губами.Кухня утопала в клубах пара, видимо там кипятили белье. Жители коммуналки косились на Григория , но уже без прежнего любопытства. За те дни, что он здесь провел, к нему успели привыкнуть. А в голове прочно засела мысль и не давала покоя надо было уже как-то остепеняться, определяться с дальнейшей жизнью. И Тая его вполне устраивала как будущая жена: симпатичная, стройная, хозяйственная, с неплохой профессией. Впрочем, главное было то, что она его любит. Он затянулся , а в голове проносилось и он задумался. То, что у Таи от него будет ребенок, пока не укладывалось в голове. Мысли метались, но никакого толкового решения пока не приходило. Он вдруг подумал, что его могут сбить и что тогда? Узнает ли будущий ребенок, кто был его отец? Он докурил папиросу и решительно вошел в комнату. -У тебя документы здесь? С собой? — спросил он. Тая кивнула. — Тогда завтра идем в ЗАГС. Она заплакала, облегченно заплакала. На следующий день они поженились .Утро было морозное , расписали их в местном разрушенном райсовете: без колец и свадебного платья. День распогодился , мороз немного спал, и они неспешно прогуливались по городским тротуарам. Тая стала веселой и смеющейся. По дороге они зашли в фотоателье и сфотографировались вместе на память. На следующий день он уезжал на фронт когда они прощались ее плечи тряслись Тая рыдала. Григорий пытался ее успокоить, но она отшвыривала его руки, не позволяя к себе прикасаться. Он растерялся, не зная, что делать. — Слушай, — наконец сказал он , — Не надо меня заранее оплакивать, хорошо. Жена кивнула , он спешно чмокнул ее в губы и побежал в свой вагон. Тая стояла застыв только слезы скатывались по лицу .Взлетающая эскадрилья была почти полностью составлена из летчиков э оставшихся без самолетов, – безлошадных, как называли такое положение летчики. Бои шли полным ходом , тяжелые изматывающие полеты , они гнали врага со своей земли. Взлетали поодиночке, выстраивались в круг над аэродромом. Как только в воздух поднимался крайний,девятый,выходили на курс. Лавируя на рулежке между воронками, они благополучно взлетели и легли на боевой курс. Как докладывали прилетевшие пилоты, немцев видели километрах в семидесяти, они все-таки узрел немецкую колонну.– Приготовиться к бомбометанию! – прозвучало в шлемофонах Эскадрилья снизилась, открылись бомболюки. Первый самолет высыпал вниз ПТАБы, за ним – второй… И пошло-поехало! Когда дошла очередь до Григория внизу, на дороге, уже вовсю горели танки, бронетранспортеры и машины. В небо тянулись дымы. Эскадрилья сделала разворот на восток. За дымами пилоты не заметили подкрадывающиеся немецкие истребители. И только когда они вынырнули из-за дыма и приблизились, стрелки открыли огонь. Поздно! Один сразу загорелся и камнем пошел вниз. Кто-то из членов экипажа успел выпрыгнуть с парашютом. Истребители заходили сверху и расстреливали из пушек кабины штурманов и бортстрелков, подавляя огневые точки, а потом добивали уже беззащитные машины. В такой переплет Григорий попал не впервые. Чувствовалось, что немецкие пилоты опытные и жесткие вояки. Сверху, на него заходило два мессера и еще один, в ожидании, висел в стороне. Атаковали они поочередно и умело. Видно пилоты были опытные. Дивин уклонялся от атак, старался оттягиваться в сторону аэродрома и при первой возможности контратаковал сам. Пока это помогало, мессера стали действовать настороженно, поняв, что дерутся с опытным противником..К ним подошел еще один, интенсивность атак возросла. Григорий вымотался, обессилел, а враги, мешая друг-другу, все атаковали и атаковали. Он огрызался огнем, крутился ужом, стараясь не упускать из виду ни одного из противников. Мессера словно осатанели, уже одна пара висела сзади, другая атаковала сверху. Дымные трассеры то и дело пролетали в опасной близости от самолета, но пока попаданий не было. Григорий держался из последних сил, выжимая из самолета немыслимое. Сверху, очень некстати оказалась пара мессершмиттов, и Григорию стоило больших трудов уклониться от их атаки. Он резко развернулся и потянул в белую мглу облаков. Влетев в облако, он попытался стать в вираж. Получалось плохо, несколько раз он снова оказывался в чистом небе, уворачивался от мессеров, но каждый раз успевал юркнуть обратно. Когда он вывалился в очередной раз, то мессеров вокруг не оказалось, они едва заметными точками темнели на западе. Дивин полетел домой. Посадку он произвел на последних каплях горючего, мотор заглох при пробеге. Вокруг все было словно в тумане, он кое-как открыл фонарь, попытался вылезти, не получалось. От стоянки к нему уже ехала машина, бежали какие-то люди. Он все-таки выполз из кабины и, поскользнувшись на крыле, плюхнулся на землю. От удара сбило дыхание, но холодный ветер немного освежил и Григорий кое-как поднялся. Ноги дрожали.А потом была ночь. От удара сбило дыхание, но холодный ветер немного освежил и Григорий кое-как поднялся. Ноги дрожали.Вокруг была холодная темень комнаты. Сердце все еще гулко стучало и он сел на своем топчане мотая головой . Руки и ноги уже закоченели, и он принялся неторопливо разминаться что бы согреться . Он вспомнил.. утро ему перед вылетом вручили конверт , времени у него так и не нашлось на то чтобы его вскрыть.Точно от Таи больше не от куда. Пока он возился с ним , из конверта выпало два листа: один обычный, тетрадный, наполовину исписанный, а второй оказался серой казенной справкой с синим оттиском "копия". Он взял справку, но прочесть сразу не смог, буквы и без того едва различимые в полумраке, почему-то стали расплываться. Потом долго, раз за разом перечитывал письмо, пытаясь в сумбуре слов уловить смысл. Почерк был странный, незнакомый. Писала ему человек, которого он никогда не видел и скорее всего не увидит, однокурсница писала Писала, что жены у него больше нет. Во время авианалета Тая спешила в бомбоубежище и неподалеку разорвалась бомба... - Убило осколком, - прошептал он, - убило осколком. Григорий сидел, словно в ступоре, повторяя раз за разом эти слова. У него была жена, был еще не рожденный ребенок, а теперь не осталось никого. Он снова остался один-одинешенек в этом мире. Потом навалилась тоска и горечь чудовищной, несправедливой обиды. Обиды на мир, который позволил такое. Почему умерла его жена? За что?Дальнейший день Григорий по мнил плохо. Он что-то делал, что-то говорил, но это все проходило мимо сознания, словно происходило не с ним, а с другим, совершенно посторонним человеком. Словно механически управлял самолетом, в бою с мессерами командовал бездумно, автоматически, за что едва не был сбит - спас ведомый. Лишь потом, видя как из зажжённого мессера выпрыгнул темный комочек, что-то шевельнулось в душе. Он развернул самолет в сторону так раздражающей белизны парашюта, довернул, ловя в тонкие линии коллиматора висящее на стропах тело, прикинул упреждение. Дымные штрихи пуль и нарядов проложили в небе короткую дорожку, он скорректировал трассу, показалось, будто мелькнуло что-то розовое и парашютист, словно стал короче. На секунду мелькнуло удовлетворение и все снова стало на круги своя... Вечером он не мог найти себе места. То беспрестанно курил, то начинал ходить кругами. На душе было тоскливо и погано. Вся эта война, все и всё вокруг опротивело ему. Он и сам был себе противен. За свою глупость и трусость. За то, что погибла жена. ...Солнце еще всходило. На горизонте занялась розовая заря; от нависшей над ней черной тучи заря казалась еще алее. Ночью