Сухачев решил поехать в первую очередь к газетчикам. Он любил их живое дело, глубоко вникал в работу редакции, поддерживал ее хорошие начинания, крепко был связан с нею. Не раз редактор слышал от него похвальные отзывы за ударный материал, мобилизующий бойцов во время операций, но бывало ругал, делал внушения, впрочем, без едких замечаний и подковырок.
Он хорошо знал армейских газетчиков. Не сомневался в организаторских способностях редактора Николая Орлова и его заместителя Алексея Гришина, был убежден в том, что коллектив редакции состоит из инициативных, напористых военных корреспондентов и каждый находится на своем месте: этот живой как ртуть завсегдатай КП авиационных полков и дивизий Василий Трубкин, степенный и неторопливый спецкор-очеркист Игорь Чекин, растущий фронтовой поэт, мастер броских газетных за-головков Владимир Алатырцев, неутомимый выдумщик, автор хлестких строк о гитлеровцах Михаил Геллер, искусный фоторепортер, пробивной, как все его собратья, Игорь Бессарабов.
Сухачев с первых дней работы твердо решил не опекать редакцию, считая эту опеку малополезным, обреченным на неудачу и даже вредным делом. Он старался спокойно, избегая поспешных решений, влиять на ее деятельность, направлять по тому руслу, которое должно приводить к главному результату действенности на фронте слова партии.
Вот и сейчас, обдумывая, с чем придет к журналистам перед новой операцией, он мысленно обращался к событиям последних дней на фронте, когда были освобождены Резекне и Даугавпилс, к только что закончившимся трудным боям на Лубанской низменности, где и летчики сказали свое веское слово.
Сколько новых записей привелось сделать в своей книге-дневнике, хранимой как самое драгоценное сокровище. Там были записаны имена людей непреходящего мужества. Он встречался с ними, видел ежедневно этих красивых простых людей, которые совершали свои подвиги, не зная и не думая о том, что именно так называют их труд, который им казался самым обыденным, каждодневным.
Порой к Сухачеву обращался командующий: "Загляни в свои записи, кто из штурмовиков перевалил за сотню вылетов?" или "Как выглядит разведчик Поляков у Винокурова?".
Каждое из множества имен, записанных в объемистую книгу, было связано с событиями, которые крепко врезались в память, напоминало лица летчиков, о чьей жизни подчас приходилось думать в прошедшем времени, и тех, кто продолжал сражаться.
Он реально представлял себе этих скромных людей, в большинстве своем очень молодых, попросту мальчишек, и других - с ранней сединой, успевших столько пережить с первого дня войны и столько сделать. Он сжился, сроднился с ними и, не повторяя ради позы услышанные однажды слова о любви к летчикам, о потребности стоять горой за них, чувствовал, что эти слова вошли в его плоть и кровь. "Да, - часто думал он про себя, - я люблю их, и это мое внутреннее убеждение".
Было вполне достаточно времени, чтобы по пути обдумать разговор, который необходимо вести в редакции в связи с предстоящими новыми наступательными боями войск фронта.
Не упрекнешь газетчиков: дыхание боев и жизни фронтовых аэродромов чувствуется в каждой колонке и в каждой заметке, будь она крохотной, или напечатанной крупным шрифтом корреспонденцией, или целым подвалом за подписью известного в армии командира эскадрильи штурмовиков гвардии майора Ивана Сафонова об опыте обработки цели с применением сложного тактического приема "восьмерка", или газетной шапкой: "Неси огонь священной мести, уничтожай врага в бою, делами доблести и чести прославим Родину свою".
Сухачеву не было необходимости долго рыться в памяти, чтобы вспомнить одного за другим летчиков, заслуживших доброе слово в газете. Они мгновенно возникали перед глазами: Виктор Нагорный, этот высокий, с гладко зачесанными назад густыми волосами хлопец с Сумщины; такой же высоченный, с орлиным профилем майор Иван Вишняков, бессменный командир эскадрильи славного 171-го полка; сравнительно молодой летчик, пылкий по натуре Павел Новожилов, в чьем облике чувствуется постоянное стремление идти в полет; добродушный и вместе с тем словно сжатый в пружину штурман 4-го истребительного полка Борис Максимович Бугарчев; ветеран армии Алексей Суравешкин, научивший искусству воздушного боя летчиков на две, а то и на три эскадрильи; замечательный разведчик, комсомольский вожак Алеша Хлебников.
О таких надо писать в дни наступления. Их боевая работа - пример и призыв. И обязательно о Тавадзе - это же кладезь боевого опыта, тонкий тактик. О молоденьком ведущем из его эскадрильи Косте Рябове. Смешливый паренек, все улыбается, а дерется - дай боже! Это ведь он со своим воздушным стрелком Павловым сбил три "фокке-вульфа".
"Не упустить из поля зрения разведчиков. Им предстоит большая работа. Почему о старшем лейтенанте Дмитрии Никулине из 99-го полка до сих пор не поместили ни слова? Это человек - золото. А разведчики-истребители Мавренкин, Говорухин, Поляков, Зинченко, Новокрещенов, Пронякин, они чуют противника за сто верст.
Скоро день авиации. Редакции блеснуть бы особенным номером, размахнуться на все четыре полосы .."
Генералу есть что посоветовать редакции, есть о чем поговорить там перед новым рубежом.
* * *
Офицеры оперативного отдела, начальники отделов и служб собрались в самой большой комнате здания, ожидая генерала Саковнина. Они были предупреждены о характере директивы штаба фронта, знали, какая трудоемкая работа предстоит вечером и ночью.
Саковнин пришел оживленный, с неизменной улыбкой отпустил по обыкновению шутку, на этот раз в адрес разведчиков, которые никак не могут засечь немецкую артиллерийскую батарею, беспокоящую своим огнем штаб. Задал вопрос: "Готовы ко всенощной?" - и, убедившись по лицам операторов, что они готовы, приступил к короткому, но исчерпывающему сообщению.
Так начиналась у операторов напряженная и творческая работа, в которой проявляются способности, знания офицеров, участвующих в управлении войсками.
Создавался приказ командующего. Именно создавался, а не как иные склонны думать, писались пункты, заполнялись графы.
"Я решил". Надо это решение облечь в плоть и кровь. Рассчитать и расставить наличные силы для достижения наивысшего эффекта боевых действий такого огромного и сложного механизма, каким является воздушная армия. Мысленно представить себе: где, в какой момент и что будет делать каждая из многочисленных групп самолетов, направляемых на разные участки боев с главной целью оказать поддержку наступающим войскам.
Работая над приказом, офицер штаба смотрит на карту и видит вражеские батареи на холмах Видземе, видит спешащие из Кейпене и Нитауре к Эргли механизированные колонны противника. Весь собранный и напряженный, он уподобляется шахматисту, и мысль его бьется над вопросом, где и в какой момент появятся над целью, которая получает от него порядковый No 12 или No 14, штурмовики Рубанова или бомбардировщики Пушкина, где "висеть" до рассвета перед началом наступления ночникам, сколько групп "илов" направить в тыл вражеского оборонительного рубежа близ района Сауснеи, Юмурда, Яунпиелбалга.
Проходят долгие часы, и в итоге труда этих офицеров, имена которых не опубликуют газеты, не сообщат сводки Совинформбюро, появится приказ воздушным войскам фронта. С облегчением вздохнут операторы Мефодий Минаков, Георгий Балматов, Иван Вашкевич, Никита Хренов, Борис Золотарев, Василий Кандауров.
Страда не только у них. Тяжело приходится и связистам. Уже застрекотали аппараты Надежды Черной и Евгении Борисенко, чьи пальцы буквально летают по клавиатуре, запищали по-комариному и забасили простуженным голосом телефонные аппараты. Но радиостанции только развертываются под сенью яблонь, еще не все кабели подведены к кроссу. Как всегда, торопится подполковник К. Ф. Прокофьев, старается казаться спокойным командир полка связи майор В. Н. Свирин. Они уверены, что скоро все встанет на свои места. Наконец все готово.
Штаб слушал, мыслил, планировал.
То к аппарату подходил Саковнин и вел лаконичный разговор с Литвиновым. То Фатеев для уточнения обстановки спешил забрать у Нины Сяминой срочное донесение из разведывательных полков. То на узел связи попеременно наведывались оперативные дежурные КП Калинковский и Луценко. Но чаще других в дверях показывались офицеры Золотарев, Кандауров, Минаков.