– Пупсик, ты такой заботливый! Спасибо, – повернулась к нему лицом и легонько потрепала ладонью по щеке. При этом в моих глазах было столько щенячьей любви, что Данила немного отшатнулся. Я потянулась к нему всем телом, но в зале потух свет, а на экране появилась заставка ревущего льва, завершая мое личное представление на самом интересном месте.
Вроде и неплохое было кино, вот только, хрустя поп-корном, я думала о том, как вляпалась в такую глупую историю. И что теперь делать дальше? Не будешь же до конца года изображать влюбленную парочку… Лиза – не дура. Быстро поймет, что к чему. И потом будет еще хуже, потому что обман ни к чему хорошему еще никого не приводил.
Я почувствовала, как в ведро нагло залезла чужая рука, и зачерпнула щедрую горсть, просыпая часть воздушного лакомства на мои колени.
– Если уже и воруешь, то хотя бы не сори! – прошипела я в его сторону.
– Поставь на середину, – услышала у самого уха тихий голос и резко повернула голову. По скуле тут же прошлись жесткие губы, и я вдруг отпрянула, как от ожога. Данила тоже не ожидал такой реакции и сейчас замер на месте.
– Они такие милые, – послышался голос Лизы сверху. – Костя, помнишь, как у нас все начиналось? У меня сейчас прямо ностальгия…
Я искривила губы в презрительной гримасе, уставившись в экран. Набрала полную горсть и отправила к себе в рот.
Спокойствие. Только спокойствие. А когда услышала тихое хихиканье справа от себя, еле сдержалась, чтобы не надеть это самое ведро Даниле на голову. Весело ему, видите ли! Я тут страдаю, а он ржет!
Час прошел более-менее сносно. Я меланхолично следила за сюжетом и продолжала жевать, неумолимо опустошая запасы Ушатова. Так нагло, я себя еще никогда не вела. Съехала с кресла вниз, скрываясь за широкой спинкой от бдительной наблюдательницы сверху. Четверть экрана загораживал впереди сидящий человек, но меня это сейчас совершенно не смущало. Каждые пять минут я, вздыхая и негромко ворча, меняла позу, потому что тело сопротивлялось такому неудачному положению. Наконец, Даниле надоело следить за моими мучениями. Он перегнулся через подлокотник, придвинулся ближе и практически навис надо мной, загораживая все пространство.
– Скучно? – участливо прошептал у лица.
– Да ты сама наблюдательность! – огрызнулась я.
– Давай свалим, – он потянулся к моей руке.
Хм… а ведь это весьма неплохая идея! Не надо будет больше притворяться… Ушли и ушли… Могут сами все отлично до фантазировать, а мои игры на сегодня закончатся. Позже я могу просто избегать общества Лизы – последний час прошел не зря, и я практически продумала свое дальнейшее поведение в школе.
Быстро схватив картонное ведро, я решительно поднялась, сразу же согласившись на предложение.
– Идем! Не могу больше терпеть.
И тут он мне отомстил за «Пупсика».
В фильме как раз наступил самый драматический момент, усиленный режиссером театральной паузой, и наш диалог стал достоянием всех присутствующих.
– Ты моя ненасытная девочка! Я только за, – взял за руку и быстро вывел из темного помещения.
Какой позор! С спину понеслись одобрительные выкрики и поддерживающий мужской свист.
Выйдя на свет божий Ушатов открыто рассмеялся, а я чуть не набросилась на него с кулаками, переосмысливая последние пять минут своего фурора.
– Представляешь, что они теперь подумают?! – швырнула ему ведерко, которое было ловко поймано и тут же отправлено в урну на выходе.
– Наши, зная тебя, ничего плохого не подумают, а до остальных мне нет дела, – он пожал плечами и застегнул свой пуховик. – Куда пойдем?
– Домой, – угрюмо проговорила я. Прямо позавидовала в этот момент с какой легкостью он расставляет приоритеты и не парится над мнением окружающих.
– Мы же после фильма в кафе собирались. Можем подождать всех там, – озорно подмигнул мне, стараясь отвлечь от мрачных мыслей и поднять настроение.
– Спасибо, но я уже наелась! Не хочу сидеть и натянуто улыбаться весь оставшийся вечер.
– Тогда пошли в другое, – Данила подошел ближе и заботливо начал застегивать мое пальто. – Я приглашаю.
– Выдохни, Ушатов! – легонько оттолкнула его руки, продолжая злиться на него и на весь мир. Аккуратно замотала шарф. – Нас уже никто не видит – не за чем притворяться.