- Вы сегодня выполнили полет полностью самостоятельно, - говорила она после посадки каждому курсанту и на всякий случай добавляла: - Я только чуточку за ручку держалась...
Мы радовались, не подозревая, что управляли машиной вдвоем. Где уж было разобраться, кто там на взлете или посадке вовремя среагировал на рули управления: подтянул, отклонил, добрал, придержал!.. И как знать отчего, но при проверке на самостоятельный вылет многие из нашей группы с первого захода разрешения не получили. Погорел и я.
- Землю не видишь, лапоть!.. - категорически, без тонких психологических нюансов заявил командир звена Петров.
И вместе с другими неудачниками мне пришлось продолжить вывозную программу.
После дополнительных полетов результат оказался прежним. Снова осечка и снова как приговор, но уже Анюте:
- Не видит, пень этакий, землю! Самостоятельно выпускать нельзя - аппарат разломает. Проверишь направление взгляда. Посади на полуторку да смотри, как зрачками-то ворочает.
Однако ни проверить, ни исправить ошибки учлета Дольникова при посадке самолета инструктор Анна Чекунова не смогла. На следующие полеты я уже не явился.
Бытует среди аэродромного люда такой, очевидно не слишком-то научный, термин - пилотское самолюбие.
Это когда летчик не в силах смириться с допущенной ошибкой, с промахом, когда с болью переживает чье-то преимущество, пусть хоть и в типовом, очень и очень условном учебном бою. А если учесть, что пилоту еще нет и семнадцати, что на заводе он уже уверенно руководит целой бригадой и в заводской многотиражке так красиво пишут о рабочей чести молодого ударника, может, объяснимым станет побег с аэродрома?
В заботах, поисках, напряжении шли трудовые будни. Чтобы не тревожила неудача в аэроклубе, я старался загрузить себя работой и нередко оставался на заводе до вечера. В общежитие приходил усталый, сразу засыпал, а по ночам... все-таки "летал". Уже захватило, уже тянуло небо. Втайне надеялся, что еще раз придет Анюта и я услышу ее подбадривающее: "Что же вы, Гриша? Не сразу ведь Москва строилась..."
И действительно, встреча состоялась - у заводской проходной после смены. Не было лишних слов, нареканий. Позже я думал: "Для чего вообще-то возилась с неподдающимся инструктор Чекунова? Ведь, как говорят, вольному воля". Только вот если бы не Анюта в моей судьбе, как бы она сложилась? А от той встречи с моим первым инструктором на всю жизнь запомнились слова: "Вы же смелый, Гриша! Вы будете замечательным летчиком..."
И я поверил доброму напутствию Анюты и вернулся на аэродром еще раз теперь уже навсегда.
Пишу об этом небольшом жизненном эпизоде так подробно, потому что знаю, как труден путь в небо, как важны с первых шагов к высотам и тонкое чутье педагога, и простое человеческое участие.
Мне везло на хороших людей. В те давние годы инструктор аэроклуба Анна Чекунова помогла поверить в свои силы. Вместе мы нашли мою ошибку при выполнении посадки. В ответственный момент приземления я действительно смотрел сам не знаю куда - от колес шасси до горизонта, - потому-то и тянул ручку управления машиной невпопад с приближением земли. Тренировался, отрабатывая глубинный скользящий взгляд, долго, упорно не только на самолете, но и на той полуторке, на которой доставляли нас из города на аэродром. К окончанию программы все-таки догнал товарищей по группе. За отличные полеты был даже отмечен памятным подарком, да таким, какой и не снился, - форменной летной гимнастеркой с голубыми петлицами, с крыльями и пропеллером на рукавах. Думаю, была она не меньшим предметом зависти для моих сверстников, чем для нынешней молодежи модные джинсовые брюки.
Так, в этой гимнастерке, я и появился в одной из центральных белорусских газет как лучший рабочий, общественник оборонно-массовой работы.
После выпуска учлетов аэроклуба мне предложили остаться там инструктором на общественных началах. Согласился. Но вскоре на наш аэродром как-то неожиданно перелетели военные самолеты. Издали они походили на бочки с крыльями, а летчики ласково называли их "ишачками". Мы видели стремительный пролет боевых машин тройками. Скорость поражала. Невольно потянуло к неизведанному. И совсем захватили рассказы летчиков о полетах на И-16. Веселые, бесстрашные, чуточку бесшабашные, эти молодые пилоты прошли испытания боями в далекой Испании, на Халхин-Голе. Занять место в строю истребителей я решил твердо и бесповоротно.
И вот подано заявление в военную школу. Получен вызов. Прощание с аэроклубом, с родным коллективом завода имени Мясникова.
Шел предгрозовой сороковой, последний мирный год...
Летная школа
В конце марта 1940 года поездом Минск-Ростов я ехал поступать в Батайскую военную авиационную школу пилотов. Двое суток пути через леса и болота родной Белоруссии, привольные степи Украины и Дона. В Полесье на полях еще лежал снег, а на Украине и на юге России весна была в разгаре. Пассажирский поезд часто и подолгу стоял на больших и малых станциях. Вагонов-ресторанов тогда не было, и пассажиры питались купленной у крестьян снедью, которую те специально приносили к поездам дальнего следования. Женщины в фуфайках и резиновых сапогах, пронырливые подростки настойчиво предлагали соленые огурцы и помидоры, жареных кур и индюшек, свежее и соленое сало, варенец я простоквашу, моченые яблоки и квашеную капусту. Тут же из-под полы торговали самогоном.
Отведав смачных даров деревенской кухни и взяв кое-что про запас, пассажиры веселели. И если при посадке и первом устройстве в вагоне возникали неурядицы и нелицеприятные разговоры, часто переходившие в крепкие словесные перепалки, то вскоре все ехавшие, несмотря на тесноту, как-то устраивались, знакомились, добрели и чаще всего расставались друзьями.
В каждом вагоне раздавались песни - порой под гитару, а чаще под знаменитую русскую трехрядку. Мы пели о Родине, о защите ее границ, о любви и дружбе.
Большинство тех песен пришли с экрана. Незабываемые кинофильмы "Цирк", "Трактористы", "Чапаев", "Истребители", "Парень из нашего города" и по сей день волнуют зрителя, а песни - особенно.
Мы рождены, чтоб сказку сделать былью,
Преодолеть пространство и простор.
Нам разум дал стальные руки - крылья,
А вместо сердца - пламенный мотор.
Все выше, и выше, и выше
Стремим мы полет наших птиц,
И в каждом пропеллере дышит
Спокойствие наших границ.
В вагоне пели все, пел и я, но больше смотрел в окно. Хотелось увидеть те места, где партизанил знаменитый дед Талаш, о котором замечательно рассказал народный писатель Белоруссии Якуб Колас в повести "Трясина". Хотелось как следует разглядеть ту украинскую землю, по которой лихо скакал в рядах буденновцев Павел Корчагин. Все тогда мечтали стать похожими на Павку, дружить, любить, быть преданными делу по-корчагински. Все помнили клятву Павла на могиле погибших друзей: "Самое дорогое у человека - это жизнь. Она дается ему один раз, и прожить ее надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы, чтобы не жег позор за подленькое и мелочное прошлое..."
А как хотелось увидеть знаменитый Тихий Дон, где так многотрудно жили, боролись, любили шолоховские герои!
Но вот и Батайск - небольшой чистый городок, расположенный в десяти километрах южнее Ростова-на-Дону. Я быстро нашел училище и смотрел на окружающее с удивлением: здесь все было по-военному. Строгие здания казарм и учебных классов, подтянутые бравые курсанты в строю. Чеканя по-уставному шаг, они отдают честь старшим по званию. Я уже знал, как по нашивкам на рукавах, по треугольникам, кубам и шпалам отличать младших командиров от старших.
Шагая с самодельным деревянным сундучком в руках, жадно всматривался я в каждое строение, искал глазами аэродром с множеством невиданных самолетов. Ведь именно отсюда мне предстоит взлететь в небо на боевом истребителе...