Зимой в монастырь мало кто заходит. Монахи изнывали без новостей и отнеслись к нам куда гостеприимнее, чем гончар, но лорд Гавейн, похоже, доверял им не больше, чем горшечнику, и опять отправился спать к лошадям. Я вспомнил, что Пендрагона не очень жалуют в монастырях. Верховный Король требовал от церкви либо платить дань, либо наставлять саксов в вере. Последнее церковь посчитала довольно рискованным занятием, так что выбрали дань. Платили, но, конечно, ворчали изо всех сил. Я отметил, что лорд Гавейн и здесь не стал называть своего имени.
Рано утром мы покинули Мэлдифи и двинулись на юг, в сторону Баддона, расположенного примерно в восемнадцати милях от Мэлдифи. Земли моего клана лежат милях в пятнадцати к западу от дороги и примерно на таком же расстоянии к северу от Баддона. Я начал искать знакомый поворот на проселок, ведущий к дому. Странное оказалось чувство. Вроде бы мы давно уехали, а теперь возвращаемся по той же дороге, по которой уезжали. Но только я был уже не тот, кто несколько дней назад покинул родной кров. Так что у меня и мысли не возникло свернуть на знакомый проселок.
После Мэлдифи лорд Гавейн опять начал петь, и опять по-ирландски. Однако довольно скоро он резко осадил коня и заставил его идти рядом со мной. Я-то ни на что не обращал внимания, занятый своими мыслями, а вот рыцарь, оказывается, все это время был настороже. Он вдруг пришпорил коня и помчался по обочине дороги к лесу впереди. Я в изумлении остановил Ллуида и, разинув рот, смотрел, как мой лорд несется невесть куда. И только тут заметил стрелу, воткнувшуюся в снег совсем рядом. Я понятия не имел, откуда она взялась, потом подумал о бандитах и поискал глазами рыцаря. Он уже был почти на опушке. Конь его летел странным зигзагом, уклоняясь то вправо, то влево. Понятно. Это чтобы сбить прицел лучникам. Да кто же попадет в него на такой скорости! Цинкалед взмахнул гривой и исчез среди деревьев. Тут же кто-то заорал дурным голосом, а затем из-под деревьев вылетело тело с торчащим дротиком лорда Гавейна. Наверное, я тоже заорал. Двинул Ллуида по бокам и кинулся к лесу, совсем не понимая, что нужно делать. По-моему, мной двигало желание прекратить все это, как я обычно прекращал ссоры между моими кузенами. Из леса выскакивали люди в каких-то отребьях, но с копьями и луками. Вот один приостановился и метнул копье. Сверкнула вспышка, обломки копья полетели в разные стороны. Это лорд Гавейн обнажил свой удивительный сияющий меч. Крику было! Кое-кто из бандитов пытался бежать, но шансов у них не было ни единого. Некоторые пытались сражаться, но это было еще бесполезнее.
Ллуид барахтался в целине, делая вид, что спешит, как может, но, в конце концов, до опушки мы добрались. А вот зачем, спроси меня кто, не ответил бы. Повсюду снег испятнан кровью. Лежат убитые и умирающие. Неподвижными глазами смотрят прямо на утреннее солнце. Потом я выяснил, что в банде было только шесть бандитов, а тогда мне показалось, что их не меньше полусотни. А тут еще тени метались вокруг от пылающего меча! Как бы там ни было, к моему прибытию в живых оставался один противник. Человек прислонился к дереву, держа перед собой копье.
У меня было время рассмотреть его. Лицо злодея побледнело до синевы над неопрятной каштановой бородой, в глазах застыл ужас. Он неотрывно смотрел на меч рыцаря. Лорд Гавейн развернул коня, и ослепительно белый жеребец поднялся на дыбы, а потом бросился на разбойника.
— Не надо! — неожиданно для самого себя крикнул я. — Милорд, не убивайте его!
Наши лошади в этот момент оказались рядом, и я поймал на замахе руку рыцаря с мечом.
Когда я закричал, лорд Гавейн слегка повернул голову, а когда я коснулся его руки, наши взгляды встретились. Я испугался. Он же говорил, что иногда сходит с ума в битве! Правда, он оговорился, что происходит это вовсе не так, как у берсерков. О тех я слышал, что они прямо как собаки во время драки, ничего не соображают, от ярости у них на губах выступает пена… Нет, лорд Гавейн, конечно, не берсерк, да только кто его знает… Когда я вмешался в сражение, лицо рыцаря озарял какой-то внутренний свет, а на губах застыла улыбка, какой я ни у кого не видел. Мечу в поднятой руке, в общем-то, все равно, на чью голову падать. В этот миг он мог убить меня на месте и даже не заметить. Только испугался я не смерти, надо сказать, очень близкой, а именно выражения его лица. Единственное, что я мог о нем сказать: нездешнее выражение! Когда наши глаза встретились, я понял людей, говоривших, что страшнее ангелов никого не бывает.