— Ну, чего же ты! — успел крикнуть мне Иванов.
Верзила подпрыгнул и аккуратно положил мяч в кольцо. Обернулся ко мне, улыбаясь во весь рот. У меня болело ушибленное бедро.
— К центру! — кинул мне на бегу Иванов.
Коля вбросил мяч. Я побежал к центру, и расстояние до чужого кольца мне показалось неимоверно длинным. Было жарко. Мне казалось, что смеются все. И свои и чужие.
— Держи! — крикнул Коля и метнул в меня мяч. Совсем не так, как на тренировке. Метнул, как пушечное ядро. Как Иванов в тот первый день, приведший к сегодняшнему позору.
И я не мог отклониться. Я принял мяч на грудь, удержал его и побежал к кольцу. На пятом или шестом шаге, радуясь, что все-таки смогу оправдаться в глазах команды, я кинул мяч, и он мягко вошел в кольцо. Раздался свисток. Я пошел обратно, и тут же меня остановил окрик тренера:
— Ты что делаешь? Ты в ручной мяч играешь?
— Пробежка, — сказал мне судья, смотревший на меня с веселым недоумением. — Пробежка, — повторил он мягко.
Ну конечно же, пробежка. Как она видна, если смотришь баскетбол по телевизору! Мяч не засчитан. Надо было уходить с площадки. У меня словно опустились руки. Правда, я еще минут пять бегал по площадке, суетился, один раз умудрился даже забросить мяч, но все равно зрелище было жалкое. И я раскаивался только, что не уехал раньше, сразу после речки.
Андрей Захарович взял тайм-аут. И когда мы подошли к нему, он глядеть на меня не стал, а сказал только:
— Сергеев, выйдешь вместо Коленкина.
Я отошел в сторону, чтобы не столкнуться с Сергеевым, который подбежал к остальным.
— Подожди, — бросил в мою сторону Андрей Захарович.
Я уселся на скамью, и запасные тоже на меня не глядели. И я не стал дожидаться, чем все это кончится. Я прошел за спиной тренера.
— Куда вы? — спросила Валя. — Не надо…
Но я не слышал, что она еще сказала. Не хотел слышать.
Я прошел к себе в комнату, достал из-под кровати чемодан и потом надел брюки и рубашку поверх формы — переодеваться было некогда, потому что каждая лишняя минута грозила разговором с тренером. А такого разговора я вынести был не в силах.
Я задержался в коридоре, выглянул на веранду. Никого. Можно идти. С площадки доносились резкие голоса. Кто-то захлопал в ладоши.
— Где Коленкин? — услышал я голос тренера.
Голос подстегнул меня, и я, пригибаясь, побежал к воротам.
У ворот мне встретился доктор. Я сделал вид, что не вижу его, но он не счел нужным поддерживать игру.
— Убегаете? — спросил он. — Я так и предполагал. Только не забудьте — вам очень полезно обливаться по утрам холодной водой. И пешие прогулки. А то через пять лет станете развалиной.
Последние слова его и смешок донеслись уже издали. Я спешил к станции.
В полупустом вагоне электрички я клял себя последними словами. Потная баскетбольная форма прилипла к телу, и кожа зудела. Зачем я влез в это дело? Теперь я выгляжу дураком не только перед баскетболистами, но и на работе. Все Курлов… А при чем здесь Курлов? Он проводил эксперимент. Нашел послушную морскую свинку и проводил. Я одно знал точно: на работу я не возвращаюсь. У меня еще десять дней отпуска, и, хоть отпуск этот получен мною жульническим путем, терять я его не намерен. Правда, я понимал, что моя решительность вызвана трусостью. С какими глазами я явлюсь в отдел через три дня после торжественного отбытия на сборы? А вдруг упрямый Андрей Захарович будет меня разыскивать? Нет, вряд ли после такого очевидного провала. Уеду-ка я недели на полторы в Ленинград. А там видно будет.
Так я и сделал. А потом вернулся на работу. Если меня и разыскивал тренер, то жаловаться на то, что я сбежал со сборов, он не стал. И я его понимал — тогда вина ложилась и на него. На каком основании он нажимал на кнопки и выцыганивал меня? Зачем тревожил свое собственное спортивное начальство? Итак, меня списали за ненадобностью.
А Курлова я встретил лишь по приезде из Ленинграда. В лифте.
— Я думал, — сказал он не без ехидства, — что вы уже стали баскетбольной звездой.
Я не обиделся. Мое баскетбольное прошлое было подернуто туманом времени. С таким же успехом оно могло мне и присниться.