Правда, во мне попискивал другой голос — скептический. Он повторял, что мне уже сорок лет, что мне нелегко будет бегать, что вид мой на площадке будет комичен, что действие сыворотки может прекратиться в любой момент, что я обманул своего начальника… Но этот голос я подавил. Мне хотелось аплодисментов.
Тренер стоял на платформе.
— Третий поезд встречаю, — признался он. — Боялся, честно говорю — боялся я, Коленкин, за тебя. У меня два центровых с травмами и разыгрывающий вступительные экзамены сдает. А то бы я тебя, может, и не взял. Возни с тобой много. Но ты не обижайся, не обижайся. Я так доволен, что ты приехал! А ты тоже не пожалеешь. Коллектив у нас хороший, дружный, тебя уже ждут. Если что — обиды и так далее, — сразу мне жалуйся. Поднимем вопрос на собрании.
— Не надо на собрании, — сказал я.
— Вот и я так думаю. Обойдется. Ты только держи нос морковкой.
Дорога со станции была пыльная. Мы заглянули на небольшой рынок неподалеку от станции, и тренер купил помидоров.
— Я здесь с семьей, — сказал он. — Парнишку своего на свежий воздух вывез. А то ведь, не поверишь, как моряк в дальнем плавании. Вот супруга и попросила покупки сделать.
На базе было пусто. Лишь в тени, у веранды, два гиганта в майках играли в шашки. Мы прошли мимо баскетбольной площадки. Я поглядел на нее с легким замиранием сердца, как начинающий гладиатор смотрит, проходя, на арену.
— Вот, — сказал тренер, вводя меня в длинную комнату, в который свободно разместились три кровати: две удлиненные, одна обычная, для меня. — Белье тебе сейчас принесут, полотенце и так далее. С соседями сам познакомишься. Обед через час. Так что действуй, а я к семье забегу.
И он исчез. Лишь мелькнула в дверях широкая спина и оттопыренный блокнотом задний карман тренировочных брюк. Я уселся на обычную кровать и постарался представить себе, что думает, оказавшись здесь впервые, настоящий баскетболист. Тот, что годами кидал этот проклятый мяч, поднимаясь от дворовой команды к заводской, потом выше, выше. Потом попадал сюда. Он, наверно, волнуется больше, чем я.
Где-то за стенкой раздавались сухие удары. Я догадался — там играли на бильярде. Я подумал, что вечером надо будет попробовать свои силы на бильярде. Ведь возникшие во мне связи вряд ли ограничиваются баскетболом. Это было бы нелогично. А как сейчас Аннушка и Сенаторов? Что говорят в коридорах моего учреждения? Смеются? Ну, тогда придется пригласить их…
И тут в коридоре возникли громкие шаги, и я понял, что приближаются мои соседи, товарищи по команде. И я вскочил с постели и попытался оправить матрац, на котором сидел.
Вошла грузная женщина гренадерских размеров.
Она несла на вытянутых руках пачку простынь, одеяло и подушку.
— Где здесь новенький? — спросила она меня, справедливо полагая, что я им быть не могу.
— Вы сюда кладите, — показал я на кровать. Я не осмелился сознаться.
— Вы ему скажите, что тетя Нюра заходила, — сказала грузная женщина. — Тут полный комплект.
Она развернулась, чтобы выйти из комнаты, столкнулась в дверях с длинноногими девушками, моими старыми добрыми знакомыми, свидетельницами моих первых успехов и поражений.
— Здравствуй, Коленкин, — сказала Валя, та, что светлее.
— Здравствуйте, заходите, — обрадовался я им. — Я и не знал, что вы здесь.
— Мы утром приехали, — сказала Тамара, та, что потемнее. — А у тебя здесь хорошо. Свободно. У нас теснее.
— Это пока ребята не пришли, — сказала Валя.
Она очень хорошо улыбалась. И я искренне пожалел, что я ниже Иванова ростом. Иначе бы я позвал ее в кино, например.
— Сегодня вечером кино, — сказала Валя. — В столовой. Придете?
— Приду, — сказал я. — А вы мне место займете?
— Мест сколько угодно. Еще не все приехали.
— Валь, — сказала Тамара, — забыла, зачем мы пришли? — Она обернулась ко мне: — Мы по дороге Андрей Захарыча встретили. Он говорит, что Коленкин приехал. Мы тогда к тебе. Позанимаешься с нами после обеда, а? У Валентины, например, техника хромает.
— Ну, какая уж там техника, — сказал я. — Конечно, что могу, обязательно.
— Где тут наш недомерок остановился? — прогремело в коридоре.