— Ну, все. Спасены.
Но еще долго Утробин возился с дверями, пока выпустил их. Одичало озираясь, выскочили они из заперти. Филипп радостно ударил Василия по спине:
— Ну, ты как ангел с неба.
— Я завсегда как ангел, — ответил тот, собирая слесарный инструмент. — Только с усами да большого калибру.
Гырдымов поймал Утробина за отворот шинели, хмурясь, предупредил:
— Слушай, чтобы об этом ни гу-гу. А то, знаешь, смех поднимется.
— А что? — беззаботно ухмыльнулся Утробин. — Пускай ребята посмеются да потом монахам в рот пальцы не кладут.
— Нет, я тебе всурьез говорю, — не унимался Гырдымов. — Ведь весь город тогда начнет смеяться. И не только над нами будут смеяться, над властью засмеются. Вникай! Над советской властью!
— Ну-ну, ладно, — махнул рукой Василий. — Ты бы хоть спасибо сказал, а то сразу пужать.
Вместе с Петром Капустиным обшарили всю келью епископа Исидора, церковь. Ничего найти не удалось. Когда вышли в коридор, из обители иеромонаха Серафима донеслось пиликанье гармоники.
— К игрищу готовится, — хмуро пошутил Филипп и открыл дверь.
Иеромонах Серафим был пьян. Видимо, имелись в его келье еще тайники с зельем.
— А, это вы, комиссарики, — не удивился он. — Ищите ветра в поле. А ветер фьють — и умчался, — и повел своим багряным носом.
— Где епископ Исидор? — попытался Капустин спрямить разговор. — Ключарь где?
— Ветер в поле.
— Ты знаешь или нет? А ну, говори, да побыстрее. Нам некогда прохлаждаться, — спугнул Гырдымов своей настырностью иеромонаха: за болтовней о ветре что-то брезжило. Филиппу казалось, вот-вот откроется монах.
А тот вдруг бросил гармонь, грохнулся на колени и, скривив изрытое лицо, плаксиво выкрикнул:
— Убейте меня, убейте! Страдать ведь тоже сладко. Сладко. За страдания на земле воздается рай.
И черт знает, хитрил монах или действительно был вдребезги пьян? Стоит ли с ним возиться, слушать болтовню?
Тащить пьяного монаха через город, чтобы он, посидев в подвале Крестовой церкви, пришел в себя, — шуму не оберешься. Оставить здесь, в келье, — он опять напьется в дым или даст деру. Капустин приказал везти иеромонаха в Крестовую церковь.
Филипп сбегал за пролеткой.
— Гулять будем, пировать будем! — куражился тот, пугая поздних пешеходов. «Только бы никто не видел, что мы с ним», — проклиная и монастырь, и монаха, думал Филипп.
К утру иеромонах протрезвел. Его привели к Капустину, взлохмаченного и молчаливого.
— Вчера вы что-то говорили о том, куда скрылся епископ Исидор.
Монах почесал гриву.
— Говорил? Хмель глаголил, а не человек.
— Так ведь что у трезвого на уме… — напомнил Петр.
— Затмение снизошло, затмение, — глядя в угол, бормотал иеромонах Серафим.
В конце концов Капустина взорвало. Где-то плетет заговор лукавый епископ, а они тут… А тут сплошная болтовня. Не мог этот ключарь запереть ребят просто так, не мог же уехать неизвестно куда сам епископ Исидор.
— Еще подумайте, — сказал он и мотнул головой, чтобы иеромонаха увели.
— В обитель? — спросил тот.
— Вашу дармоедскую обитель скоро прикроем, а пока в ту же, где ночь сидели.
Видать, совсем не по сердцу пришелся монаху подвал Крестовой церкви. В его глазах появилась тоска.
— Но я скажу, я скажу, — взмолился он. — Епископ повез святые иконы, изукрашенные самоцветами. От описи спасать. Иконам цены нет. Святые они. Повез в Круток, Тепляшинской волости. А более ничего не ведаю. Не ведаю. Отпустите меня.
ГЛАВА 10
Филипп со стыдом вспоминал о своей поездке в поместье Карпухиных Круток. Далеко видный дом с белыми колоннами был в полуверсте от Тепляхи.
«И как я оплошал», — ругал он себя. Может, расхолодило его то, что ехал всего-навсего за иконами. А попросту, видно, хитрее его оказался Харитон Карпухин. Спартак вспоминал, что, когда подходил к поместью, откуда ни возьмись выскочила собака-пустолайка и затявкала на красногвардейцев. Может, она была во всем виновата. А может, беспечность шалого мотоциклетчика Мишки Шуткина, которому велено было следить за окнами. Уж очень покойным показался Мишке вид раскинувшегося в низине села. Из труб дым поднимался прямо, как по отвесу. Утреннее солнце порозовило его. Может быть, тогда пришла Мишке в голову мысль, что старому епископу уже не решиться на прыжок из окна, с полуторасаженной высоты. А виновнее всего был, наверное, их наивный задор, с которым они вшестером, ворвавшись в карпухинский особняк и звеня коваными каблуками, бухая дверями и перекликаясь, разбежались в поисках епископа Исидора.