Надо сказать, что фундамент мы действительно отгрохали на славу — он вызывал удивление. Ясное дело, удивление бывает разное: восхищенное, неприязненное, ироничное и прочее, и бывает, удивляется один человек или группа людей, или все, кто способен удивляться. Так вот, к нашему фундаменту подходили целые оравы дачников, восторженно причмокивали, отпускали комплименты, а мы деловито показывали отдельные совершенства закладки, смакуя детали, объясняли что к чему, напористо рекламировали свой метод заливки бетона. Наш фундамент, как воодушевляющий пример, приезжали фотографировать из других поселков те, кто еще только собирался осваивать участки. Слух о нашем необыкновенном фундаменте прокатился по всей истринской области, и к нам посыпались заманчивые предложения, но мы скромно отказывались — повторить подобную работу не было сил.
Иногда на наш участок заглядывал деловой, энергичный мужчина с выпученными, как у мороженого судака, глазами. Его фамилия была Кульдин. Этот Кульдин нас попросту изводил болтовней. Он явно страдал гигантоманией и собирался строить не дом, а дворец. То возвещал, что достал двадцать тысяч финских кирпичей, то показывал на свой участок в конце улицы, где экскаватор копал котлован под фундамент, то выбегал на дорогу встречать подъемный кран, который должен был «укладывать бетонные блоки».
— Болтун, фактуристый дурак, — говорил о нем сосед Виктор Петрович. — Абсолютно неграмотен и чудовищно груб. Прикатит на своей «Волге», наорет на рабочих и уезжает. Сам не знает, чего хочет. То блочный фундамент, то плавающий, то кирпичный дом, то брусовой. Надоел всем… Здесь ведь литераторов раз-два и обчелся. Полно тех, кто влез по блату или за взятку, или достал для товарищества столбы, провод. Есть один полковник — его солдаты выравнивали дорогу… Вот и огораживают свои усадьбы, ругаются за каждые двадцать сантиметров.
— Чем разнообразней соседи, тем интересней технология отношений, — сказал брат. — Мне всегда нравились люди, которые не похожи на меня и поступают, и смотрят на мир не так, как я.
— Ну-ну, — пропыхтел Виктор Петрович. — Посмотрю на вашу технологию. Я-то руководствуюсь английской поговоркой: «Чем выше забор, тем лучше соседи».
Дальше уже началась интересная работа — укладка бруса. Мы выпиливали пазы, высверливали гнезда под штыри, перекладывали связки паклей. За рабочий день делали по четыре венца, и стены методично росли прямо на глазах; а когда вставили оконные рамы и дверные косяки, явственно обозначились контуры дома. От этого промежуточного результата душа приходила в восторг.
Стоял июнь. Кое-кто из наших постоянных помощников был в отпуске, и теперь мы оставались на участке с ночевкой — благо имели комфортабельный сарай.
На этом этапе строительства комары исчезли, но появились слепни и оводы, в сравнении с которыми комары — всего лишь докучливые нытики; теперь во время работы мы отбивались от настоящих вампиров. Случалось, в запарке у нас возникали горячие перебранки, едкие, зубастые нападки друг на друга и пересуды: каким образом устанавливать те или иные крепления. Тогда брат, как идейный вождь нашего клана, и я, как руководитель строительных работ, посылали делегатов к застройщикам на соседние участки, и потом, сбалансировав опыт мастеров, находили целесообразное, приемлемое для всех решение.
С наступлением темноты, поужинав (разумеется под «Столичную», иначе как снять напряжение?), долго сидели у печки и, вдыхая запах дыма, с невероятным напором дружелюбия восхваляли друг друга за проделанную за день работу.
Ночи были теплые; громко кричали лягушки в канавах, сквозь щели сарая тянули многослойные запахи: распиленной древесины, стружки, смолы, грибов-сыроежек, папоротника — эти запахи смешивались с табачным дымом и дымом из печки, и получался дурманящий букет — во всяком случае, спали мы крепко.