На пляже было многолюдно. Переодевшись, они искупались и, чтобы не обгореть, устроились под тентами, среди уже сильно загоревших курортников. Он смотрел на ее покрасневшее тело в каплях воды и, счастливо улыбаясь, чувствовал себя вернувшимся в юность. «Как странно… — подумал он. — И солнце, и воздух, и деревья, и камни ежедневно меняются. И вообще все неповторимо — ни один день не похож на предыдущий, ни один час. И странно, что раньше об этом я не задумывался. Только теперь… благодаря своей жизнелюбивой спутнице».
Она лежала царственно, раскинув руки, но время от времени приподнималась и оглядывалась по сторонам, точно кого-то выискивая. Даже на отдыхе от нее исходило внутреннее напряжение — она казалась заведенной до отказа пружиной, которая вот-вот раскрутится и все вокруг придет в движение. Он чувствовал — она изнывает без общества, и испытывал и счастье, и тревожное беспокойство.
— Тебе скучно? — спросил он.
— Нет, мне хорошо, — проговорила она, но вдруг увидела каких-то знакомых и, невероятно обрадовавшись, заспешила к ним.
Подбежала к группе молодых людей, поочередно обняла их; щурясь от солнца, неистово жестикулируя, быстро о чем-то заговорила, ее волосы растрепались, с лица не сходила улыбка.
Вернувшись, она сообщила, что ее знакомые собираются по вечерам у источника в центре Гурзуфа и что сегодня же они туда отправятся.
— Там видно будет, — уклончиво ответил он.
Ее чрезмерная общительность не вселяла в него радости, он настроился провести время вдвоем, уединенно.
Ко времени обеда она заявила:
— Обедать здесь можно только в ресторане, в столовой готовят ужасно.
Он пожал плечами, не удивляясь ее расточительным замашкам, но она подумала, что его смущают подобные планы, и добавила:
— У меня отпускные не меньше, чем у вас. Я думаю, вы заметили, что я вообще привыкла к независимости. В наше время женщина должна полагаться только на себя.
Вечером, накупив фруктов, она привела его к источнику, где уже собрались ее знакомые, вычурно разодетые молодые люди, напичканные разными сведениями о новых фильмах и выставках. Они вели замысловатые беседы, говорили то, что усвоили понаслышке, а не то, к чему пришли в результате собственных взглядов и размышлений. Поддерживая разговор, он с наигранной бодростью начал изображать современного мужчину: расточал деланные улыбки, вставлял модные словечки, но все время прислушивался к тому, что говорила его спутница, которая сразу же ринулась в гущу приятелей и своим сокрушительным темпераментом взбаламутила всю компанию — молодые люди стали притоптывать, что-то выкрикивать, отрывисто смеяться; проходившие мимо отдыхающие сторонились их сборища, укоризненно качали головами.
На мгновенье ему стало стыдно за этих молодых людей, стыдно и неловко за свою причастность к ним, но потом он подумал: «А почему, собственно, на отдыхе и не подурачиться? Быть может, такая раскованность и есть настоящий отдых». Он вспомнил, как она однажды сказала: «Почтительность — ерунда, для меня не существует авторитетов, я не поклоняюсь никаким кумирам. Каждый должен мыслить самостоятельно и иметь собственное мнение. И правила поведения, всякий этикет — ерунда. Они сковывают. Главное — естественность, внутренняя свобода».
Ему нравилась ее категоричность, но пугала ее энергия, непоседливость, непредсказуемость. «Впрочем, — размышлял он, — у незаурядных людей и поступки незаурядные».
Ее знакомые жили на окраине городка в фанерных домиках. Среди девушек самой «раскованной» была блондинка с рыжими глазами; она поддерживала дружбу с актерами и музыкантами и считалась «пламенной охотницей за знаменитостями». Среди парней выделялся красавец великан мощного сложения с огромным количеством значков на рубашке. У него был вид человека, утомленного жизнью, он равнодушно взирал на все и всех, не говорил, а вещал, не смеялся, а издавал короткий смешок, но девушки все равно пожирали его глазами.
— Он сдержанный, немногословный, в нем есть внутренняя сила, — объяснила она, когда они покинули компанию. — Каждая женщина хочет принадлежать мужчине твердому, и ценит в мужчине уверенность в себе.
Он усмехнулся:
— А я-то думал, ум или талант.
— Это вторично. Вы плохо знаете природу женщин.
— Совсем не знаю, — согласился он.
— Но мне и этого мало, — помолчав, сказала она. — У меня собственные принципы. Я максималистка и не терплю половинчатости в людях.