— Вам со сливками?
— С молоком, если можно. Уже надо поберечь печень. И без сахара.
— Хотите мед?
— Мед — это другое дело. Сахар — это яд.
— А мед — жизнь. Между прочими Клим Климыч про вас спрашивал. Вы ему мед заказывали?
— А что обо мне спрашивать? Мы так с ним и договаривались, как накачает мед — принесет.
— Он не любит к вам ходить, когда у вас гости. А с помидорами, Марья Ивановна, я вам ничем не могу помочь. Я ничего не понимаю в фитофторе, и книг по садоводству у меня нет. У меня вообще ничего не растет. И тем более помидоры. Для этого вам, пожалуй, лучше пойти к Светочке…
Речь шла о третьем доме, в котором обитала семья бизнесмена и строителя Харитонова, которые все называли архитектором. Это он в свое время строил Левушке дом, а как почувствовал, что последний богатеет на глазах, уговорил еще построить чудо-баню. Харитонов выписал из Москвы самых дорогих строителей: печников, кровельщиков, сантехников.
Марья Ивановна воздевала руки, Левушку грабили на глазах, а племянник только посмеивался. Но когда кончилось строительство, он разругался с Харитоновым в пух и прах. Из-за сметы и поругались. Потом как-то обошлось. О былой дружбе не было и речи, но браниться и угрожать друг другу перестали. Светлана Харитонова, худенькая дамочка в джинсах, продолжала как ни в чем ни бывало ходить к Леве в дом и Марью Ивановну зазывала к себе в гости. Умная женщина всеми силами пыталась восстановить отношения мужа с богатым клиентом. У Харитоновым было двое мальчиков-близнецов. Редкий случай — они совершенно не были похожи. Один в отца — носатый и белобрысый, другой в мать — чернявый и хорошенький. Похожи они были только нравом — оба пронырливые и горластые.
— Но сегодня к Светочке лучше не ходить.
— Почему?
— Они уже с утра ссорились. И вечером тоже крик стоял, как на базаре. Харитонова шершень в голову укусил. Я его видела…
— Шершня?
— Нет, Харитонова. У него нет глаз. Совершенно заплыли — такой отек. И он во всем винит Светочку — зачем она его заставила собирать смородину. Вы слышали, какая была ночью гроза?
— Да уж… А вы чужих сегодня никого не видели?.
— Что значит — чужих? — удивилась Раиса.
— Ну… незнакомых, которые раньше сюда не приезжали.
— Марья Ивановна, что-то я вас не понимаю. Да здесь каждую субботу появляются новые гости, которые раньше сюда не приезжали. Случилось что-нибудь?
— Нет, нет… Так у вас нет секатора?
— Какого секатора?
— Раиса Станиславовна, я все перепутала. Простите меня. У вас я должна была спросить про фитофтору…
Вид у Раисы был озабоченный, милейшая соседка явно заговаривалась. Марья Ивановна не стала ее разубеждать. Визит не был совсем бесполезным. Во всяком случае двух мужчин она с полным основанием может вычеркнуть из своего списка. Безглазый после укуса шершня архитектор не пойдет убивать или грабить дом.
5
Направляясь к пасечнику Клим Климычу Марья Ивановна так и не решила: сразу выбросить его из списка подозреваемых или немного поиграть в детектива. Клим Климыч жил как раз на стыке города и деревни в купленной в незапамятные времена избе. Шестьдесят семь лет, бывший пожарник, работяга и труженик, но… Пасечника стоило проверить хотя бы потому, что он был неприятным человеком с двойным дном. Природа создала Клим Климыча вредным и завистливым, а потом в насмешку, а может быть в назидание окружающим, вдохнула в его глаза-щелочки показное добродушие и также пририсовала клейкую, несмываемую улыбку.
На словах льет елей, а на деле всех раздражает. Уж на что художники покладистый народ, но и их достал, заставляя прибывать в точке постоянного кипения. Клим Климыч был начисто лишен чувства красоты. В самых ответственных местах — там где виды, панорамы и стартовые площадки для полета воображения, он возводил отвратительного вида сараи из старой фанеры, гнилых досок, спинок кроватей и ржавых щитов. В сараях Клим Климыч держал инвентарь и старые, требующие починки ульи. Пчелы его были кусачие, но мед давали очень вкусный.
— А… пришла. Будешь своих волкодавов моим медом кормить?
— Клим, да что вы такое говорите? Почему — волкодавов?
— Я правду говорю. Не волкодавы, так тунеядцы.
— Но уж моих домочадцев вы бездельниками никак не можете назвать. Они работают по двадцать часов в день. А здесь они отдыхают. Имеют право. Я вот что хочу спросить. Вы человек наблюдательный, — Марья Ивановна беззастенчиво льстила пасечнику. — Вы не заметили в деревне вчера подозрительных людей? Ну, в смысле чужих…
Пасечник внимательно посмотрел на гостью.
— А тебе зачем? У Линды с утра дым из трубы идет. Говорят, кто-то к ней в пятницу приехал.
Старуха Линда жила у кладбища, и деревня по старой памяти называла ее сторожихой. Когда-то в церкви хранили зерно, Линда числилась тогда ночным сторожем. Сейчас она была стара, слепа, по виду совершеннейшая колдунья. И вообще Линда была Плохая Старуха. Сын ее был не только пьяница и вор, но и сидел за тяжкое. Сама сторожиха варила недоброкачественный самогон, подворовывала цыплят, однажды даже у Анны Васильевны овцу увела, а всем сказала, что видела у колодца волка, де, он овцу и зарезал. Еще говорили, что у Линды плохой глаз, она умела портить коров и отнимала у людей спорость. Последние качества иные считали сомнительными, приборами спорость, то есть ловкость в делах, не измеришь и вообще на этот счет доказательств нет никаких. Но ведь люди зря говорить не будут. На всякий случай народ остерегался злить Линду. Мало ли что…
— А не вернулся ли часом ее беспутный сын? — воскликнула Марья Ивановна.
— Не… тому долго сидеть. Но что Линда большую стряпню затеяла, это точно. Подожди, я тебе для меда удобную сумку дам. Крышка и трехлитровка за тобой. А то моду взяли — банки не возвращать!
Автор понимает, что все эти подробности замедляют сюжет. Если в романе появился пистолет, значит, будет убийство, а раз убийство — пиши по делу, не отвлекайся на пейзажи, пустые разговоры, описание характеров и судеб. Но ведь люди кругом, если подумать, каждый может быть задействован в сюжете. А если не думать, то при чтении выбрасывайте пустые с вашей точки зрения места, и дело с концом.
Левушка углядел тетку издали и сразу пригласил ее на террасу. Теперь здесь пили пиво с воблой. Крупную, обезглавленную, очищенную, влажно блестевшую жирком, воблу доставали из нарядной упаковки, раскладывали по тарелкам и резали на поперечные куски.
— Садитесь, теть Маш. Вы такого пива и не пили никогда. Нектар! — Костя-Фольстаф суетливо пододвинул пенсионерке кресло.
Марья Ивановна скосила глаза за его руки — вне подозрений, ни царапин, ни синяков.
— Я не люблю пиво. А воблы вашей попробую.
— Теть Мань, может мартини? — спросила Инна, играя в доброжелательность. — Мартини с воблой…смешно.
У Инны было узкое длинное лицо, острый нос, нежный подбородок был тоже сильно заужен, и вся она была узкая, томная и грациозная. Воблу держит двумя пальчиками и не жует, кажется, а чуть-чуть придавливает аккуратными, чистыми зубками. Не жуешь, так выплюни! Что добро переводить?
Про себя Инна говорила, что у нее фиалковые глаза. Было, было — при определенном освещение, и особенно если она в сиреневой кофте и в аметистовых серьгах, появлялся в ее нахальных, широко распахнутых глазах чернильный отблеск.
Второй дивы — Лидии — за столом не было, видимо еще дрыхла. В отличии от резкой Инны Лидия была тихая скромница, глаза всегда долу, при этом здоровья ей было не занимать, румянец во всю щеку.
И при всем этом обе красавицы были очень похожи друг на друга — не внешностью, а недобрым, надменным выражением лица. Злющие, одним словом. Как им только удается поддерживать в течение всего дня имидж роковых женщин? Марья Ивановна понаблюдала и поняла в чем дело. Взгляд, конечно, играет существенную роль, но главное, обе расслабляют мышцы лица: никакого тебе удивление — от этого напрягается кожа на любу, ни при каких обстоятельствах не радоваться — от улыбок ранние морщина. Настоящей красавице к лицу полная безучастность, а счастья как не было, так и нет.