В моей практике есть одна женщина, бывший министр, которая весит сто пятьдесят килограммов. Бывший министр культуры, я обмениваюсь с ней рецептами. Хотя и не должен бы. Иногда мне совершенно нечем дышать, доктор, говорит она, с пыхтеньем плюхнувшись в кресло возле моего стола. Я прошу ее расстегнуть блузку и спустить с плеч, а сам вооружаюсь фонендоскопом. Звуки внутри жирного тела совсем не те, что внутри тела, где всем органам достаточно пространства. Все вынуждено работать интенсивнее. Вести войну за пространство. Причем заведомо безнадежную. Ведь жир повсюду. Органы в осаде, со всех сторон. Я прослушиваю фонендоскопом. Прослушиваю легкие, которым при каждом вдохе приходится расталкивать жир. Медленно выдохните, говорю я. И слышу, как жир возвращается на прежнее место. Сердце не стучит, а молотит. Работает с перегрузкой. Кровь нужно вовремя закачать во все уголки и закоулки тела. Но и сосуды окружены жиром. Теперь спокойно вдохните, говорю я. Жир упорствует. Двигается, конечно, когда легкие стремятся наполниться воздухом, но уже не освобождает захваченное пространство. Борьба идет за сотые доли миллиметра. Незаметно для невооруженного глаза жир переходит в наступление. Я перемещаю фонендоскоп на переднюю сторону тела. Между грудями бывшей министерши поблескивает тонкая струйка пота, словно водопад вдали, низвергающийся с высоты по горному склону. Я пытаюсь не смотреть на сами груди. А в голову, как всегда, лезут дурацкие мысли. Ничего не могу поделать. Думаю о муже экс-министерши, «драматурге», который бóльшую часть года сидит без работы. Интересно, кто лежит сверху, а кто снизу. Вначале сверху он. Только не может найти опору. Соскальзывает с ее телес, как с заполненной лишь наполовину водяной кровати либо с плохо надутого прыжкового мата. Или, наоборот, слишком глубоко проваливается. Вцепляется руками в плоть. Вообще-то ему бы не помешали веревки и крючья. Не получается, пыхтит жена и отталкивает его. Теперь он снизу. Мне представляются груди над его лицом, как они мягко обрушиваются вниз. Сперва полное солнечное затмение. Свет пропадает. Потом становится нечем дышать. «Драматург» что-то кричит, но все звуки глохнут под грудями, целиком закрывающими лицо. Они чересчур горячие и уже не вполне сухие. Лиловый сосок размером с десертную тарелку затыкает ему рот и нос. Затем под тяжестью стопятидесятикилограммовой супруги с сухим треском ломается первое ребро. А она даже не подозревает о беде. Хватает его член, заталкивает в себя. Поскольку и там полным-полно жира, проходит некоторое время, пока она убедится, что все идет как надо. Между тем ломается еще несколько ребер. Тут как со зданием в десять этажей, подрядчик едва успел вполглаза посмотреть на чертежи, а строительные рабочие на нижнем этаже уже принимаются сносить несущую стену. Сперва возникают только трещины, затем вся конструкция начинает шататься. И в итоге обрушивается. Языком она щекочет ему ухо. Это последнее, что он ощущает. И слышит. Язык сенбернара, заполняющий всю ушную раковину. Выдохните еще раз, говорю я. Как поживает ваш муж? Работает? Мне бы надо сказать ей, что долго так продолжаться больше не может. Пространства недостает не только внутренним органам. Суставы тоже испытывают огромную перегрузку. Все работает на износ. Коленные чашечки, голеностопные суставы, бедра. Это сравнимо с перегруженным седельным тягачом. На спуске тормоза перегреваются, тягач идет юзом, сносит ограждение и в итоге летит под откос. Однако же я выдвигаю ящик стола, достаю рецепт. Жаркое из свиной вырезки, с черносливом и красным вином. Я вырезал рецепт из журнала. Экс-министерша любит готовить. Стряпня — ее единственное хобби, ничем другим она не интересуется. И рано или поздно достряпается до смерти. Умрет, уткнувшись лицом в сковороду.