Что ж, одевайтесь, пожалуйста, говорю я. Я видел достаточно. Выпишу вам рецептик. Некоторые пациенты почти не способны скрыть разочарование: рецептик? Секунду-другую стоят в недоумении, со спущенными до колен кальсонами или трусами. Они на все утро отпросились с работы, хотят получить товар за свои деньги, пусть даже эти деньги отстегивает общество здоровых людей. Хотят, чтобы доктор по крайней мере их прощупал, надел резиновые перчатки и умелыми руками ощупал что-нибудь — какую-нибудь часть тела. Засунул куда-нибудь палец. Они хотят осмотра, им недостаточно многолетнего опыта врача, его наметанного взгляда, который мигом замечает, в чем непорядок. Ведь он видел такое уже сто тысяч раз. Ведь опыт говорит ему, что в сто тысяч первый раз резиновые перчатки надевать совершенно незачем.
Иногда этого не избежать. Иногда без пальпации не обойтись. Большей частью одним или двумя пальцами, изредка всей рукой. Я надеваю резиновые перчатки. Будьте добры, лягте на бок… Для пациента это поворотный пункт. Его наконец-то принимают всерьез, сейчас произведут внутреннюю пальпацию, но мне в лицо он больше не смотрит. Теперь его взгляд прикован к моим рукам. К рукам, натягивающим резиновые перчатки. Он спрашивает себя, как же позволил зайти так далеко. И вправду ли хочет этого. Прежде чем надеть перчатки, я вымыл руки. А поскольку умывальник расположен напротив кушетки, руки я мою, стоя к пациенту спиной. Мою без спешки, предварительно закатав рукава. Я чувствую, взгляд пациента устремлен на меня. Вода из крана течет мне на запястья. Я тщательно мою руки, а затем предплечья, до локтя. Журчанье воды заглушает другие звуки, но я знаю: когда я добираюсь до локтей, дыхание у пациента учащается. Учащается, а не то и вообще замирает на несколько секунд. Сейчас состоится внутренняя пальпация, пусть даже сам пациент настаивал на этой пальпации неосознанно. На сей раз он не пожелал, чтобы от него отделались рецептиком. Однако теперь у него возникают сомнения. Почему доктор моет и дезинфицирует руки до самого локтя? Что-то внутри у пациента сжимается. Как раз когда ему нужно максимально расслабиться. Расслабленность — ключ к мягкому ходу внутренней пальпации.
Между тем я оборачиваюсь, вытираю руки, предплечья, локти. На пациента по-прежнему не смотрю, выдвигаю ящик, достаю пластиковый пакетик с перчатками. Разрезаю его, нажимаю ногой на педаль мусорного ведра, бросаю туда пакетик. И только теперь, натягивая перчатки, наконец смотрю на пациента. Взгляд у него, как бы это выразиться, не такой, как раньше, прежде чем я отвернулся, чтобы вымыть руки. Ну, ложитесь-ка побыстрее, говорю я, пока он не успел сформулировать свои сомнения касательно предстоящей процедуры. Лицом к стене, будьте добры. Полностью обнаженное тело менее унизительно, чем тело в спущенных до щиколоток брюках и трусах. Менее беспомощно. Две ноги в носках и в ботинках, но на щиколотках скованные брюками и трусами.
Как узник в кандалах. Человек в спущенных штанах уйти не может. Его можно подвергнуть внутренней пальпации, но можно и угостить кулаком по лицу. Или расстрелять в потолок полную пистолетную обойму. Черт побери, хватит, я слишком долго слушал это вранье! Считаю до трех… Раз… два… Постарайтесь расслабиться, повторяю я. Не нервничайте, повернитесь на бок. Я подтягиваю перчатки повыше на запястья. Звук, с каким растягивается резина, всегда напоминает мне о праздничных шариках. Которые ты надувал ночью накануне дня рождения, чтобы сделать сюрприз имениннику. Ощущение, пожалуй, будет не из приятных, говорю я. Главное — дышите спокойно. Пациент более чем отчетливо сознает мое присутствие позади своего полуобнаженного тела, однако видеть меня уже не может. Вот тогда-то я улучаю минутку и присматриваюсь к этому телу, по крайней мере к обнаженной его части.
До сих пор я имел в виду мужчину. В нашем примере на кушетке лежит мужчина в спущенных брюках и трусах. Женщины — совсем другая песня. Немного погодя расскажу и о них. Означенный мужчина пробует повернуть голову ко мне, но, как я уже говорил, толком меня не видит. Будьте добры, опустите голову, говорю я. А главное, расслабьтесь. Незримый для пациента, я устремляю взгляд на его голую поясницу. Я уже сказал, что ощущение будет, пожалуй, не из приятных. Между этим заявлением и самим неприятным ощущением нет ничего. Пустой миг. Самый пустой во всей процедуре. Секунды уходят неслышно, будто у метронома отключили звук. Метроном на фортепиано, в немом фильме. Физический контакт пока не состоялся. На голой пояснице следы от трусов. Красные полоски, оставленные резинкой. Иногда вдобавок прыщи или родимые пятна. Кожа в этой области зачастую чересчур бледная, ведь на солнце ее выставляют редко. Почти всегда там растут волосы. Дальше книзу волосатость только увеличивается. Я левша. Правую руку кладу пациенту на плечо. Сквозь резину перчатки чувствую, как он цепенеет. Все тело напрягается и сжимается. Надо бы, наоборот, расслабиться, но инстинкт сильнее, упорствует, сопротивляется близкому наскоку извне.