Я жаловалась на долгую дорогу? Спуск оказался вполне себе быстрым. Я поскользнулась и выставила вперед руки, чтобы задержать падение. Но завалилась на бок, да так и съехала прямо в ручей, по пути слегка оцарапавшись.
Вода, как во всяком уважающем себя роднике, была холодной. Я от неожиданности ахнула. И едва не захлебнулась. Зубы заломило, язык онемел. Хорошо, что погрузилась в ручей не полностью, а только руками и головой. А то окочурилась бы прямо там, от шока и холода. Я невольно усмехнулась, представив эту картину.
«Утонула в ручье, прямо на погосте. Мдааа… – подумала я. – А что, удобно: нести далеко не надо».
Я приподнялась, зачерпнула пригоршню воды и уже нормально выпила. Второй раз глотать было не так холодно: когда знаешь, чего ждать, уже морально готовишься. Я вновь набрала полные ладони. Жажда отступила, самочувствие улучшилось, и жить стало как-то легче.
Я хотела было подняться на ноги, но вернувшееся головокружение подсказало, что не стоило пока это делать. И вновь на четвереньках я принялась карабкаться наверх. Отступившая жажда сменилась голодом. Я ползла и прикидывала, можно ли съесть траву, и, если можно, то какую. Полынь точно есть не стоило – её я вкусила ещё в прошлой жизни, на спор с ребятами во дворе. Редкостная горечь, как оказалось.
«А что ещё мы там жрали? Американский клён? Да, его молодые побеги были даже чуть сладкими на вкус, – я огляделась и разочарованно вздохнула, – поблизости не растёт. Ещё можно есть цветки лилейника, оранжевые такие. Вкус у них приторный, но мне не выбирать. Вон у той могилки, кажется, растут такие цветы».
Я немного отклонилась от маршрута в сторону привлёкших моё внимание растений. Но пока ползла, увидела слева знакомые листья. И красные ягоды под ними.
– Виктория! – радостно провозгласила я и протянула руки к сокровищу. – Я спасена!
Пусть будут благословенны те, кто придумал сажать на могилах предков садовую ягоду! Виктория – это, кстати говоря, правильное название. Так этот сорт назывался в Англии ещё в XIX веке, или даже раньше. Оттуда позднее был завезён к нам. Так-то, эта ягода, вообще, земляника. Просто окультуренная, выведенная для сада.
«Впрочем, это не так уж важно! – я отодвинула листья, сорвала ягоды и засунула их в рот, – М-м-м-м! Божественно!»
Сорви себе стебель дикий
И ягоду ему вслед, –
Кладбищенской земляники
Крупнее и слаще нет.
(Марина Цветаева «Прохожий»)
«Вот уж точно! И вкусная, и крупная, и, главное, никто кроме меня её не собирал!»
Так я и сидела перед могилкой, копошась в листьях и жуя ягоды. Потом посмотрела на табличку и поблагодарила смотрящую на меня старушку. И поднялась на ноги. О, как же приятно было снова стоять на двух ногах! Я не сдержалась и покружилась.
– Спасибо! – я широко раскинула руки и посмотрела в небо. – Спасибо, что я жива!
Ноги понесли меня обратно, к моей могиле. То есть, к могиле моих родных. Нужно было попрощаться и уходить, заодно забрать сумку, которую я нечаянно прихватила с собой при переносе.
Прутики ограды, скамеечка и стол. Я присела на скамейку и посмотрела на лица родителей и бабушки. В моём сердце навсегда поселилась тоска по близким, но горечи я больше не испытывала. Я была благодарна им за подаренную мне жизнь, я отпустила. Уверена, они бы хотели видеть меня счастливой, а не убивающейся от горя.
Взгляд скользил по изображениям в овальных рамках и выведенных ниже ФИО. Потом остановился на датах смерти. С табличками бабушки и матери всё было по-прежнему, а вот у отца.. Вместо цифры «один» стояла «три».
Я сползла с лавки на землю, потом пересела ближе к памятнику и коснулась рукой таблички. На ощупь – металлическая пластина с краской. Типографской краской – цифра была вовсе не «намазюкана поверх». Её словно такой и напечатали. Но ведь это же я её намалевала. Выходит, у меня.. получилось?
Из глаз потекли слёзы радости и некой лёгкости. Словно огромный камень упал с моих плеч. Я, правда, не понимала ещё, какие это давало возможности, и что я буду с этим делать. Но это было не важно! Дело сдвинулось с мёртвой точки. Если я правильно выбрала изменяемый объект, то дата должна быть исправлена на ВСЕХ документах. Не важно, оригиналах или копиях, будь они хоть трижды заверены подписями или печатями. Даже на самой захудалой фотографии, если кому-то пришло в голову снимать могильный памятник, год смерти отца должен был измениться на девяносто третий.