– Хм, – мужчина выглядел довольным и задумчивым, – и вправду, что-то понимаешь.. Ладно, договорились! – он кивнул каким-то своим мыслям и решительно посмотрел на меня. – Бери две курицы, но я забираю шкатулку вместе с конфетой.
– Идёт! – ответила я и пояснила, – это зефир. Маршмеллоу – зефир.
Семён Петрович кивнул, и мы обменялись. Две курицы перекочевали ко мне в сумку, а подарок Агаты перешёл в мужские руки. Владелец волги кивнул мне на прощание, сел в автомобиль и уехал. Я же.. развернулась к бабушке с ёлочными игрушками.
Старушка сидела на складном табурете, а перед ней, прямо на асфальте, на подстеленной мешковине, лежали новогодние украшения.
– Мне бы зайчика, – уверенно сказала я, подходя к пожилой хозяйке, – отдам за него курицу, – я показала на одну из своих, – поменяете?
На лице старушки сначала отразилась растерянность, потом радость, потом смятение.
– Да как же, дочка.. – пролепетала она.. – целую курицу, за зайчонка..
Бабушка всплеснула руками и даже привстала от удивления. Или от голода?
«Да, я знаю, недоедаете, и потому продаёте, не раздумывая, едва ли не последнее. Но вы ещё верите в добрых людей, я вижу это по вашим глазам, поэтому хочу вам помочь. Однако вижу я и то, что из гордости просто подачку вы не примете, потому и устроили спектакль из продажи. При том, что плохой из вас продавец. Кто купит летом новогодние игрушки?»
– Мне как раз такой нужен, – я продолжала убеждать горе-продавщицу, – у нас был, но разбился. А так, мама будет рада.
«Речь уверенная, сослагательного наклонения не допускать!» – напутствовала я себя.
Подействовало. Уверенность плюс упоминание матери помогли старушке согласиться. В итоге, помимо названного зайца мне всучили новогоднюю игрушку Черномора и Снегурочки. Бабушка, когда взяла курицу, едва не расплакалась. Снова пришлось дотронуться до руки и поддержать. Успокоившись, пожилая женщина засобиралась домой, едва не побила шары, так как складывала их дрожащими руками. Должно быть, кто-то очень сильно ждал её.
Я же вернулась на тротуар и рассматривала зайчонка на прищепке. Художник изобразил его в розовой кофточке и зелёных штанах. Такой действительно когда-то хранился у нас в коробке, только вот я, по малолетству, разбила любимую материну игрушку.
Я тряхнула головой, прогоняя наваждение, и завернула игрушку в кусок газеты, чтобы не разбилась. После чего повесила сумку на плечо и зашагала дальше.
Глава 18
Пять остановок. Раньше меня бы это смутило, но по сравнению с недавней прогулкой, расстояние было так себе. Я лишь бодро шагала по тротуару и улыбалась, а через двадцать минут уже заходила в подъезд к родственникам.
Звонок в дверь, поспешные шаги, щелчок замка – и вот уже тётя буквально затащила меня через порог и обняла крепко-крепко.
– Леночка, солнышко! – женщина поцеловала мою макушку. – Как давно я тебя не видела!
Сумки выпали из моих рук, а по щекам покатились слёзы.
– Тётя Маша! – только и смогла выдавить я.
Соскучилась! Дико соскучилась, хотя до последнего не признавалась в этом даже самой себе.
Дом – это, конечно, прекрасно! Но дом – просто оболочка, если в нём нет людей. Родных людей, близких, семьи. Которая тебя понимает и поддерживает, пусть не во всём, но в главном. А всё остальное – суета.
У меня семьи не было. Остались только родственники, которые не понимали и половины происходящего в моей жизни. Да они практически в ней не участвовали. Но даже их поддержка оказалась для меня очень важна.
Те несколько минут, что я стояла в тётиных объятиях, придали мне силы жить и двигаться дальше.
– Тёть Маш, подарок! – сказала я, протягивая пакет. – А то растает.
Тётя достала кусок мяса и курицу и некоторое время удивлённо смотрела на них. Потом её губы растянулись в счастливой улыбке, а в глазах отразилось облегчение. Словно некий камень упал с плеч родственницы.
Сама она, когда собирала на стол, в качестве главного блюда подала жареную мойву, выловленную из местной речки. С вареной картошкой. Также на столе стоял огуречно-помидорный салат, шарлотка из яблок и миска виктории.
Тетя расспрашивала меня про школу, а я.. рассказывала как есть. Про пансион, где студенты живут в течение учебного года. Про профессоров и деканов, чем-то похожих на наших, русских учителей, потому что профессиональный отпечаток. А также про четыре факультета, куда детей определяли по, пусть будет, психологическим тестам. Про последнее пришлось рассказывать подробнее, так как тётя Маша о таком впервые услышала. В советские школы детей записывали по месту жительства, а в девятом-десятом просто оставляли сильных учеников.