Словно издалека, до Игоря донесся голос Игнашова:
— Ребята, а почему Шеломов прячет медаль? Пусть покажет.
Игорь насторожился. Игнашов ищет примирения? А может быть, подвох?
Все окружили Игоря. Он достал из кармана коробку и раскрыл ее. Блеснуло маленькое круглое солнце.
— А она из настоящего золота? — спросила Нина Богданова, просунув голову между Игнашовым и Игорем.
— Позолоченная, — уверенно ответил Игнашов.
— Откуда ты знаешь? — спросил Илька. — На ней нет пробы?
Игнашов вынул из коробки медаль, подкинул на руке и, положив обратно, сказал:
— Золотая она или позолоченная, разве это важно? Что она дает? Имеет ли полноценное вузовское хождение?
— Чем философствовать, лучше покажи свою серебряную, — перебил Рюмахин.
Игнашов достал из кармана маленькую коробочку. Однако коробка была пуста. Куда же запропастилась медаль? Все-таки серебряная! Он пошарил в одном кармане, потом в другом и поднес ее на ладони Рюмахину.
— Прошу лицезреть и восторгаться!
Но вместо восторга на лице Рюмахина изобразилось удивление:
— Это медаль? Это — рубль!
— Не может быть! — воскликнул Игнашов. — Неужели я заплатил буфетчику медалью? Он, видно, знает ей настоящую цепу. — Но тут же Юрий снова полез в карман и, не дав своим одноклассникам выразить ни сочувствия, ни возмущения, достал настоящую медаль. — Спокойствие, все в порядке, паника была напрасная! — И всем стало ясно, что всю эту историю с рублем он подстроил сам, чтобы наглядно продемонстрировать, что медаль стоит не больше того, что есть в ней серебра или золота.
— Как тебе не стыдно! — возмутилась Богданова. — Если тебе плевать на медаль, то почему ты не отказался от нее?
— А вдруг Шеломов не возьмет меня в колхоз?
— Можешь отказаться.
— Представляю, как бы ты взыграл! И из комсомола потребовал бы исключить, и лишил бы права поступить в вуз. А я добровольно иду, и ничего ты со мной не сделаешь! — И, встав в позу актера, выступающего перед зрителями, Игнашов продекламировал: — Ночь романтики и сказочных далей! Скажи нам, какие великие свершения нас ожидают? Где? В Больших Пустошах! Втулки точить, баранку крутить, коров доить?
— Пустозвонство и подлость!
Нина Богданова отвела Игоря в сторону.
— Не обращай внимания на Юрку.
— Надоело слушать его трепотню. Ты была у Андрея? Почему его нет?
— Учится ходить на протезе. А это очень больно. Ему не до веселья. Но все равно он своего добьется. Он не то, что я. Я ведь трусиха, Игорь.
— Скажешь тоже.
— Нет, я серьезно. Мы, интернатки, все такие. Привыкли, чтобы нас одевали, обували, кормили.
— О вас интернат заботится, о нас — отцы и матери. Какая разница?
— И очень даже большая. Ты знаешь, с каким страхом я ждала окончания школы? Куда денусь, что буду делать, с какими людьми придется жить? Места себе не находила. Представляешь себе, как я обрадовалась, когда было решено остаться всем классом в колхозе! Я просто счастливая! Мне бывает страшно, когда я сама с собой и подумаю, что моя судьба может зависеть от отдельного человека. И я тебе скажу: интернат, школа, колхоз не могут быть злыми, а отдельный человек может быть. Нет, я не ошибаюсь. Это точно.
Богданова остановилась.
— Пойдем домой… Пора уже…
По дороге к интернату она сказала задумчиво:
— И Димка Толмачов на вечере тоже не был. Ты, как комсорг, должен знать, почему не пришел Димка. Ты его видел? Говорил с ним? Ведь не так просто рассказать о себе. А бывает — и некому рассказать.
— Да, некому, — подтвердил Игорь. Он думал о себе. И тихо, словно боясь, что их могут услышать, добавил: — Димка вчера уехал.
11
Сбор был назначен у правления колхоза в семь утра. Игорь так и не спал эту ночь. Изредка впадал в короткую дрему. Но и в эти минуты забытья все считал и считал. Сколько в бригаде человек, сколько мальчишек, сколько девчонок. Да, восемнадцать. Но когда представлял их себе, собравшихся у крыльца колхозной конторы, обязательно кого-то не хватало. То Игнашова, то Кочергина, то Богдановой. И все ругали его. Он первый в шесть пришел к месту сбора. Никого! Испугался даже. Надо бежать, будить, подымать. Только после подумал: еще рано, ведь сбор в семь. И увидел идущую с автобусной остановки Яблочкину.