— А в чем вы его видите, Иван Трофимович?
— Надо жить каждым часом, ощущать его в работе, в движении собственных мыслей. И тогда…
— Через год будешь стариком?
— Тогда практически жизнь удлинится в десятки раз. И во всяком случае, ты не будешь укорачивать жизнь других. Но все-таки мне думается, что вся твоя философия — обычный треп!
— Он просто паршивый индивидуалист, — сказал Игорь.
— Зачем же так? — остановил Игоря Русаков.
— Не люблю людей, которые слишком много носятся со своей личностью.
— Позвольте, — запротестовал Игнашов. — Разве я хоть словом обмолвился насчет личности? Да еще при Игоре? Никогда. С некоторых пор Игорь стал относиться к личности как испанский бык к красному цвету. А попасть ему на рога мало удовольствия.
— И остерегайся! О чем бы ты ни говорил, за этим всегда скрывается протест против коллектива, славословие индивидуализму и прочие бредни.
— Бредни могут быть и у защитников коллективизма, — сказал Игнашов. — Мы знаем твой коллективизм.
— Казарма, солдатчина — это ты хочешь сказать? — спросил Игорь. — И что с того? Может быть, и казарма. Все зависит от условий. Казарма, общежитие, само-дисциплина. Личность всегда и во всех случаях должна подчиняться общим интересам, воле коллектива. Так я считаю. И так считает партия.
— Постой, постой, парень, — остановил его Русаков. — Если каждый из нас будет ссылаться на партию, то, конечно, доводы приобретут убедительность. Но трудно будет потом сказать, а какова же в действительности точка зрения партии? Во всяком случае, запомни одну мудрость, которую знают все шахматисты: оттого, что ты во время ходов будешь стучать фигурами по доске, ходы твои не станут лучше.
— На некоторых надо стучать кулаком по столу. Тогда они скорее поймут, где их место.
— Ты серьезно, Игорь? — спросил Русаков.
— Вполне.
— Это хуже. Во всяком случае, запомни, что здесь тебе никто не позволит это делать. А вот вопрос о личности и коллективе действительно очень интересный и, я бы сказал, один из важнейших. Но не так, как это понимают некоторые. Все раскрывается иначе, чем представляется на первый взгляд.
— Например, на опыте сегодняшнего сенокоса, — перебил Игорь. — Вы, Иван Трофимович, конечно, из уважения к человеческой личности и из пренебрежения к интересам коллектива согнали сюда население всех Больших Пустошей? Всех своих конторщиков и весь административный состав. Стариков и ребятишек. Даже отпускников и рабочих лесопункта зацепили. Правда, без принуждения. Но что значит принуждение? Неизбежная необходимость. Покосы — на колхозных лугах, дрова — в колхозном лесу, лошади, на которых вспахивают усадьбы, — в колхозной конюшне. Выходит, Иван Трофимович, личность вы поприжали. В интересах колхоза, но поприжали. А теперь продолжайте. Раскрывайте так называемую проблему личности и коллектива, проблему, которой нет и которую, боюсь, вы выдумали. Нет такой проблемы и не может быть! Как нет проблемы ручья, реки, моря. Ручей впадает в реку, река в море.
Иван Трофимович, улыбаясь, смотрел на Игоря. «Ну, брат, и спорщик ты! Тебя не собьешь. А попытаешься, сам собьешься. Особенно здорово с сенокосом получилось. Всех, всех согнал! Вот тебе наглядный примерчик, как личность должна подчиняться общим интересам и воле коллектива. И все же, что там ни говори, а человек всегда личность, а не какая-то дробь в комбинации больших чисел. Так что же ответить парню?»
Русаков медлил. Он протянул руку к бидону с квасом, налил себе кружку, не спеша выпил и только после этого, словно еще раз проверяя свои мысли, сказал спокойно, без запальчивости и растягивая каждое слово, как бы испытывая его упругость:
— Видишь ли, Игорь, недавно в одном журнале я читал, что некоторые биологи рассуждали так: если для вида — польза, то для индивидуума удовольствие. На основании этой теории можно сделать такое заключение: если убийца приговорен к смерти, то ничего, кроме удовольствия от предвкушения смерти, убийца чувствовать не должен. Но так же неправы биологи, утверждающие, что в природе происходит борьба всех с каждым и каждого со всеми. Все это чепуха! И помни, Игорь, что при всей удачности примера с сенокосом он ничего не доказывает. И вообще, сравнение еще не доказательство. Ведь по-твоему выходит, что коллектив и личность находятся в вечной борьбе. В сущности, то, что ты утверждаешь, — это и есть индивидуализм, только навыворот. Но в наших условиях нет этой борьбы. Социалистическая революция была во имя личности. И коллектив — это не особое какое-то существо, а объединение личностей во имя личности. Так как же ты можешь говорить о том, что мы — это всё, а я — это ничто! Я и мы едино. И вместе — всё.