— Андрей, ты председатель, веди собрание. Может, Богданова выступит? И вообще те, кто подписывал заявление…
Но, прежде чем Нина Богданова попросила слова, поднялся Русаков и, встав рядом с Игорем, сказал, всматриваясь в лица ребят:
— Это очень хорошо, что нашлись среди вас ребята, которые решили вступить в колхоз. Я не знаю, как все началось… Была подсказка или нет, но для меня совершенно ясно, что это решение было добровольным. И не было бы ничего плохого в том, что зачинатели собрались вместе с другими и стали бы, как говорят в народе, судить да рядить: а что, может, и всем пойти в колхоз? Кто хочет, конечно. Без нажима: де-мол, какой ты комсомолец, если не идешь в колхоз. Ведь сказал ты, Игорь, такое Емельяну?! А другим хоть еще и не сказал, но намекнул. Не годится так! Дай-ка мне, Игорь, ваше заявление! Спасибо! Вот смотрю я на него, читаю — все как будто в порядке… Но о чем думал Шеломов, когда писал его? Ты писал, Игорь?
— Я! Ну и что с того?
— Не в том дело, что ты писал, а в том, что ты думал, когда писал. О том, что колхоз улучшит вашу жизнь и жизнь ваших семей, поможет поднять на ноги малых сестер и братьев, или о том, чтобы все ребята были в колхозе, а то, не дай бог, Русаков ненароком всех распустит — и все кто куда разбегутся. Так думал ведь?
— Так! И правильно думал, — смело подтвердил Игорь. — И все так думали.
— Андрей Кочергин так не думал, — сказал Русаков. — Скажи честно, Андрей, думал?
— Нет.
— А ты, Нина?
— Об этом кое-кто говорил, но я не верила этому. Да и как можно распустить ребят? Кто хочет работать в колхозе — тот останется, а кто не хочет, того ничем не удержишь.
— Ну, Игорь, кого еще спросить? Полякова? А надо ли? То, что ты задумал, если хочешь, страшная, опасная вещь для колхоза. Не подумай, что я обвиняю тебя в дурных намерениях. Нет, твои намерения самые лучшие. И оттого они еще более опасны. Я даже так вам скажу, ребята. Если хотите знать, то большинство наших бед начинаются с хороших намерений. Разве, когда внедрялась кукуруза, не думали о том, что мы с ее помощью разовьем животноводство, завалим мясом все магазины. Не вышло. Думали: «Зачем гулять земле под парами — больше посеем, больше будет хлеба». Опять просчитались. И на клевер обрушились. Да вместо травы — сей зерно, картошку, овощи! А что вышло? Вот что получается, когда намерения хорошие, а понимания дела не хватает… Так и у тебя получилось, Игорь. И хочешь ты или не хочешь, а я не допущу, чтобы в колхоз вступали по голосованию.
— А если каждый отдельно подаст заявление? — перебил Игорь.
— И даже если от каждого поступит заявление, — ответил Русаков. — Пока не примем. И поймите меня правильно, ребята. Вот Игорь хочет дать в колхоз молодежь числом поболее, а нам нужна, пусть числом поменьше, но такая, чтобы у нее на уме был не стаж для поступления в вуз, а чтобы был интерес жить в деревне и работать на земле. А уже если кто и уедет — захватит мечта о небе, или городом заболеет — никакая дорога человеку не заказана, — то пусть в сердце своем увезет любовь к колхозу, пусть добром вспоминает о нем и другим расскажет, как привольно жилось и работалось ему на земле. Понимаете, какая нам нужна молодежь? И потому говорю каждому из вас: если сердце к колхозу не лежит — никто вас не держит. Ехать учиться? Пожалуйста! Работать в городе? Счастливого пути! Ну а кто в колхоз — добро пожаловать! Но прежде чем принять — поговорим с тобой на правлении. Как ты представляешь себе жизнь в колхозе, чем думаешь быть ему полезным и вообще, серьезно твое решение, или товарищ Шеломов поговорил с тобой, намекнул на ответственность комсомольца — и готово! Бывает такое?
— Бывает, Иван Трофимович, — подтвердил Андрей.
— Но даже после того, как мы признаем, что ты достоин быть в колхозе, то и тогда скажем: войти в наш колхоз трудно, а выйти — пожалуйста, в любой день.
После собрания, не сговариваясь, Игорь, Андрей, Нина Богданова вышли вместе из клуба. Каждому надо было что-то сказать и объяснить другому, и они шли молча, ожидая, что кто-нибудь заговорит первым. Наконец Игорь сказал Андрею:
— Не ты ли пригласил Русакова на собрание?
— Приглашать не приглашал, а о собрании сказал.
— Не вытерпел, захотел похвастаться. Как же, вступаем в колхоз! А когда надо было драться с Русаковым, ты предпочел молчать. Как будто не ты подписывал заявление. И вообще — все вы хороши! Эх мы, да мы… А чуть дела коснулось — и нет вас.