— А что, Степаша? Али неможется?..
Степан покачал головой и, не говоря ни слова, стукнул кулаком по столу.
— Э! — воскликнула Алена, — да ты, Степаша, подгулял!.. Степан произнес отрывисто:
— Нет! А зачем ты всем распоряжаешься? Повар говорит, что ты голова, а не я!
— Вот замолол! — заключила Алена и пошла себе доить, только сарафан сзади покачивается.
Степан еще раз стукнул кулаком вслед ей и сказал:
— Да! зачем распоряжаешься? на то разве ты баба? Да! После этого он так крепко задумался над сказанным,
что Алена с детьми отужинала без него. На другой же день с рассветом все пошло старым порядком.
Между тем подвиг Михаилы стал известен многим, и многие вспомнили, что он и прежде помогал кой-кому. Один рассказывал, что он в запрошлый великий пост давал каких-то капель старосте Акиму; другой говорил другое, и т. д. Помещица, разговаривая с сыном о его болезни и пособиях портного, вспомнила, что Михаиле ходил в продолжении семи или восьми лет по оброку и жил, как тогда ей сказывали, у одного очень хорошего лекаря в довольно дальнем, но немалом городе: тогда все стало яснее; и когда сам Михаиле был позван и расспрошен тщательно о прошедшем, доверие к нему в доме окончательно утвердилось. Он признался, что доктор был очень добрый старик и многое показал ему, давал читать лечебники, подарил ему несколько своих тетрадок и часто хвалил его сметливость. Барыня, страдавшая от времени до времени печенью и еще кой-какими мелочными недугами, совершенно доверилась Михаиле, и он немало ее поддерживал.
Когда она умерла, сын и наследник ее призвал Михаила и сказал ему, что за тогдашнее спасение и за многое другое он отпускает его на волю вместе с малолетней дочерью и просит его назначить самому себе какую-нибудь награду, сообразную с здравым смыслом.
Михайло тотчас же попросил себе позволения построиться на его земле особым жильем, точно так, как отстроены все семейные дворовые люди. Барин подумал и согласился, спрашивая только: где же? Михайло изъявил желание жить на Петровском Хуторе вместе с племянницей и там же хотел иметь клочок земли для двора и огородика.
Так все и сделалось.
Между тем подрастала Маша: ей было уж тринадцать лет. Молодой барин, приехавший надолго в деревню, не забывал своего прежнего доктора. Часто, после обеда, ложился он на диван своего кабинета, закуривал сигару и посылал за Михайлой.
— Ну, что скажешь? — говорил он, лениво отряхая пепел.
Михаиле кашлял слегка, выражая этим свое почтение, и отвечал:
— Все слава Богу-с... Благодарение-с...
— Благодарение? — спрашивал барин. — Что ж? — лечил кого-нибудь?
— Нет, то есть сегодня-с никого не было. А вчерась приходила старуха из Подлипок... Рихматизмы сильнейшие! Пластырь дал.
— Ну, и хорошо! А знаешь ли что? Дочка у тебя растет красавица — а? Михайло?
— Что это вы-с изволите говорить! Еще от полу-то недостаточно поднялась. Чувства, то есть, разума никакого нету.
— Что ж, ты любишь ее небось?
— Известно, своя плоть.
— Ну, да... А подрастет, так и жених найдется.
— Дело далекое-с! Конечно, у всякого человека своя планита есть, и вот хошь так, для примера, и в болезнях планиты, то есть звезды небесные, имеют действие свое на человека. У всякого, то есть, свое... оттудова все-с... Как они там расположены, так и человеку...
— Да где ты все это повычитал?
Но Михайло только улыбался, храня в тайне источники своих познаний и бессвязных для постороннего уха речей.
Барин приказывал ему говорить яснее и требовал каких-нибудь новых подробностей, каких-нибудь анекдотов насчет его пациентов, потом засыпал под восторженный шопот чудака, и доктор на цыпочках удалялся.
Вскоре, однако, и для Маши звезда засветила поярче.
Приехали к Петру Васильевичу из Москвы родные: двоюродный брат с женой и детьми.
Молодая кузина была веселое существо, беспрестанно бегала всюду, все рассматривала и всем восхищалась в прекрасно устроенном имении Петра Васильевича.
— Quelle charmante enfant! — воскликнула она, встретив Машу в саду. — Пойди сюда, душенька... Какая ты хорошенькая! Хочешь ты ко мне служить? Я добрая.
— Хочу-с.
— Кто твой отец? чья ты?
— Михайлина-с.
— Так ты вольная? — Да-с.
— Так хочешь ко мне?
— Хочу-с.
Позови ко мне своего отца, я с ним поговорю... Вот тебе конфетка...