Наконец спокойствие восстановлено, Бенно за свое наглое поведение получил изрядную трепку, и Жорж продолжает в комнате свой рассказ, время от времени выуживая из-за воротника то кусочек картофельной шелухи, то комочек земли.
– Самое ужасное, что я испытал в дороге, это была езда в товарном вагоне, – говорит он. – Вагон, куда меня запер кондуктор, до самого потолка был набит всякими ящиками. Только возле двери оставалось еще ровно столько места, чтобы кое-как стоять. И когда поезд тронулся, все эти ящики зашатались и загрохотали – вот-вот раздавят тебя. Чудо еще, что они вагон не разбили. У меня все время дух захватывало, боялся самых верхних ящиков – вдруг какой-нибудь на голову свалится, тогда… И всю дорогу, пока тряслись, ни разу меня не выпустили… Даже по нужде не выпускали.
– А как же ты?.. – спрашивает папа, протирая очки.
– Да как… влез на самый верх и… Потом во Пскове меня выпустили, но там уже оказался другой кондуктор, тот и не знал, что я в вагоне был. Расшумелся, раскричался, хотел меня к жандарму тащить. Но я ему все объяснил, н умоляя его, и денег дал… в конце концов он меня отпустил. «Ну, бог с тобой, – говорит, – только убирайся поскорее к черту». А узелок с едой я забыл в вагоне.
– Господи боже мой! – восклицает мамаша. – Только и слышишь: забыл да забыл.
– Погоди, мама, пусть говорит, – вмешивается папаша Кийр. – Конечно, это халатность – все забывать, Ах да, когда же ты свои часы продал? Такие красивые часики!
– Вот тогда и продал, – объясняет Жорж. – У меня не осталось ни копейки, последние деньги отдал зверюге кондуктору, чтобы отпустил меня, не то, чего доброго, в кутузку засадили бы. Семь рублей пятьдесят копеек получил за них, а за цепочку – два семьдесят пять, всего десять двадцать пять.
– Десять рублей двадцать пять копеек за такие прелестные часы и такую прелестную цепочку? – покачивает лоснящейся лысой головой старый портной. – Ай-ай! Ай-ай! Ну и влетела же в копеечку эта поездка в Россию.
– Да, два рубля я проел тут же на вокзале – так я был истощен. Хотя в вагоне узелок с припасами еще был при мне, но в этом страшном грохоте и думать не хотелось о еде. За рубль двадцать пять я купил Бенно в подарок ножик, но потерял его…
– Хм… опять! – не может удержаться от нетерпеливого восклицания мама.
– Ну да, стал я на улице рассматривать ножик, а на том месте как раз была такая решетка или… не знаю, как это… ну, словом, куда вода стекает… нож из рук вывалился и бац!.. туда вниз. Ковырял я прутом, да разве достанешь! Вернулся после этого на вокзал, купил билет и поехал дальше… уже в пассажирском вагоне и… по-человечески. В Валга опять поел и купил конфет – обрадовался, что скоро дома буду. Ну вот, а когда сошел уже на нашем вокзале, оставалось у меня еще девять копеек. На них я купил в Пиккъярве булку.
– Боже ты мой, и впрямь как аист! – всплеснув руками, говорит мама. – Бенно прав – как аист. Гол как осиновый кол! Ни белья, ни одежды, ни денег, ни часов. Калоши, трость… Ох, даже думать не хочется! Слава богу, что хоть сам цел остался, вещи как-нибудь наживешь… постепенно. Но трудно, конечно.
– Безусловно, – поддерживает ее папа. – Мне больше всего жаль часов.
– Да, да, – Жорж склоняет голову набок. – Попали бы вы сами в такую беду, просидели бы столько времени среди этого грохота… ой, ой!
– Ну да, – тихонько вздохнув, начинает старый Кийр. – Так что же ты теперь собираешься делать, Жорж? Пойдешь на выучку к Тоотсу или не пойдешь? Теперь, когда мы потерпели такой убыток, нельзя бросать дело на полпути. Ты должен поступить так, как Тээле велит. Ничего не попишешь.
Мамаша, уяснив себе суть дела, тоже принимается уговаривать сына идти к Тоотсу и вообще делать все, что Тээле прикажет.
Рыжеволосый тяжело вздыхает и трясет головой. Легче, пожалуй, вернуться в тот товарный вагон, чем идти в Заболотье. Удивительно, как нарушилось такое до сих пор спокойное течение его жизни: вынужден был уехать из дому, но к месту назначения не добрался, в пути тоже нельзя было оставаться. Сейчас он, правда, уже дома, но тут его снова волокут, точно на аркане, туда, куда его тощим ногам так не хочется идти.
– Дала ты уже Бенно порошок от глистов? – спрашивает он, стараясь перевести речь на другое.