Тихая летняя ночь спокойно плыла над землей. Костя спал на топчане в сенях. На лето он всегда перебирался сюда. Спать здесь спокойнее, вольготней. В хате то мухи кусают, то жара такая, что дышать трудно. А здесь, в сенях, лучше. Особенно хорошо бывает в такие ночи, когда на дворе разгуляется ветер и с нависших черных туч вдруг обрушится частый, крупный дождь. Капли дождя беспрестанно стучат по тесовой крыше, нагоняя дрему.
Но сегодня — попробуй усни! Костя даже рассердился на себя: «Ну и безвольный же я человек! Уже полночь, а я хоть бы на минуту заснул… А завтра ведь рано вставать». И Костя твердо решил: «Докажу, что у меня есть сила воли. Ни о чем не буду думать и сразу же засну!»
Однако только он зажмурил глаза и уже, казалось, отогнал от себя навязчивые мысли, как вдруг услышал за стеной чьи-то шаги. Костя прислушался. Вот уже скрипнула калитка, и торопливые шаги стали слышны отчетливо. Костя невольно приподнялся на постели и насторожился. За окном послышался шепот:
— Костя, а Костя! Ты спишь?
Открыв дверь, Костя увидел Антошку. Он был без кепки, в майке, босиком.
— Ты чего, лунатик, не спишь? — заинтересовался Костя, пропуская Антося в сенцы.
— Не спрашивай лучше. У нас дома такой шурум-бурум… Отчим приехал из района. Напился — то поет, то ругается. А мать плачет… Я не выдержал и сбежал. Тяжело мне, Костя, — вздохнув, промолвил мальчик. — Вот ты счастливый. Отец у тебя и мать… Скажи, неужели все отчимы такие?
— Какие это — такие? — переспросил Костя.
— Непутевые… Болтают что попало, пьют, ругаются…
— Чего-чего, а вот этого я тебе не скажу.
— Знаешь, какой дядька Савось? — пожаловался Антон. — Как начнет на мамку кричать: «Почему этот щенок на меня волком смотрит?» А как мне на него смотреть, если он пьяный и дерется.
— А за драку можно и в сельсовет, — сказал Костя.
— Я сколько раз хотел, — признался Антон. — Только мать не велит. Он, говорит, одел тебя, обул, дом построил, кормит всех. А я… — Антон всхлипнул. — Хоть смейся, хоть всей улице расскажи, но я мать очень жалею.
— Я тоже, — ответил Костя, растроганный откровенностью друга. — И знаешь, я замечал, все ребята родителей очень любят, только стараются это не показывать.
— Верно, — согласился Антон. — А отчима я ненавижу. Ты думаешь, чего я тогда к малышам пристал, когда меня «занозой» дразнили? Потому что никакой я не Занозин, а Славутин. Только не стану же я это всякой мелюзге объяснять. А ты на меня тогда с кулаками полез…
— Откуда ж я знал? — смутился Костя. — Если б знал, так сам бы им за тебя добавил. Только постой-ка, они-то ведь тоже не знали?
— Не знали, — согласился Антошка. — Вот как тут быть? Говорят, что, когда драка, всегда один справедливый, а другой чет. А вот я замечал: бывает так, что и один прав и другой прав…
— Бывает, — уныло подтвердил Костя.
— Вот поступлю в ремесленное, — рассуждал Антошка, — там никто про Савося и знать не будет. И все станут называть меня Славутиным. Тогда и драться из-за этого не придется… А в ремесленном, говорят, кто старается, может даже в первый год подзаработать. Я тогда матери пошлю, чтобы она себе чего захочет купила, и не нужно ей будет Савосевых денег…
Мальчики присели на топчан.
— Я вот о другом думаю, аж голова разболелась, — помолчав, сказал Костя. — Как бы это нам дно озера исследовать?..
— Ну и что же? Придумал что-нибудь? — заинтересованно и, как показалось Косте, насмешливо промолвил Антошка.
— Ничего хорошего, — вздохнул Костя и развел руками. — Все перебрал, даже пришло в голову попросить у речников водолазный костюм. Так ведь не дадут…
— А зачем нам костюм, — пожал плечами Антошка. — Достаточно обыкновенного противогаза.
— Противогаза?
— Ну, конечно. Нужно только к гофрированной трубке прикрепить еще несколько. Сделать такую трубку, метра в три, и тогда — маска на лице, трубка над водой, и ходи себе по дну озера, как по земле.
— А ведь правда! — воскликнул Костя и спрыгнул с топчана. — Хорошо придумано! Молодец! Такого добра — противогазов этих, в Зимовищах, в партизанской землянке, сколько хочешь. Завтра нужно обязательно попробовать.
Долго говорили мальчики в эту ночь о своих планах.
— Слушай, Антошка, — прервал вдруг приятеля Костя, — а ты никому не говорил о нашей находке?
— Ты что? — обиделся Антон. — Конечно, никому.
— Нужно поклясться хранить тайну, — предложил Костя. — Так будет вернее.
Антон, помедлив, кивнул головой, и они вышли во двор.
Костя выбрал подходящее, по его мнению, место для клятвы — у старой, развесистой липы. Затем побежал к сараю, принес весло и положил на траву, в полосу лунного света.
— Становись! — приказал Костя и сам стал босыми ногами на влажную рукоять весла.
Антошка повиновался.
— Теперь повторяй, — скомандовал Костя и, торжественно подняв руку вверх, произнес: — Клянусь веслом, лодкой и парусом…
— У нас же никакого паруса нет, — удивился приятель.
— Не перебивай! — разозлился Костя. — Так полагается. Повторяй!
Антон повторил.
— Клянусь попутным ветром и компасом, черным порохом и абордажными крючьями…
— А что такое «абордажные крючья»? — снова перебил Антошка.
Вместо ответа Костя показал товарищу кулак. Антошка посчитал за лучшее больше ни о чем не расспрашивать.
Если слетит с языка моего неосторожное слово, то пусть мне вырвут язык и повесят меня на рее под черным флагом, — повторил он вслед за Костей.
Все, — сказал Костя и вытащил из-под Антошкиных ног весло.
— Слушай, Костик, — Антось решил хоть сейчас добраться до истины. — А при чем тут «абордажные крючья» и почему «черный флаг»?
— Ну чего ты пристал! — не на шутку рассердился Костя. — Книг не читаешь, что ли?! Обыкновенная пиратская клятва… Ты лучше скажи: может, у меня ночевать останешься? Ведь поздно уже.
— Нет, домой надо идти. Узнает дядя Савось, хоть совсем к тебе не приходи.
— Ладно, тогда я сам к вам завтра забегу, — сказал Костя, закрывая дверь за Антошкой.
Антошка еще крепко спал, когда Костя забарабанил кулаками в дубовую дверь кирпичного дома.
«Видно, мать жалеет его, не разбудила», — подумал мальчик.
Никто не отзывался, хотя Косте показалось, что за дверью кто-то ходит.
«Разыгрывает! — разозлился Костя. — Ведь договорились вчера, что пораньше пойдем за противогазами в землянку!» — И он еще сильнее замолотил кулаками.
Ну и характер у Антона! Того и гляди — подведет, обманет. И теперь не спит, наверно, только встать ленится. А потом выйдет и скажет: «Что ж ты так тихо стучал?»
Вдруг дверь распахнулась с такой силой, что Костя чудом удержался на крыльце.
В двери стоял отчим Антона, дядька Савось.
— Чего надо, щенок? — зло спросил он.
— Дяденька, — взмолился Костя, — мне нужно Антона по срочному делу!
— Какие могут быть срочные дела в июле? За яблоками в чужие сады еще рано лазить! — насмешливо проговорил Савось и захлопнул дверь.
Костя спрыгнул с крыльца и подбежал к окну. Там, возле печки, стоит лавка, на которой спит Антон. Костя поднял с земли хворостинку и постучал по стеклу.
Окно распахнулось, и Костя снова увидел физиономию дядьки Савося.
Савось был, видимо, изумлен не менее Кости.
— Ах, это опять ты! — проговорил он наконец. — Что ж ты в окно стучишь? Заходи в дверь. А то через окно несподручно снять с тебя штаны да заметку тебе на память сделать — не тревожь людей ни свет ни заря. Заходи, не посмотрю, что твой батька партийный начальник в эмтээсе. Разрисую как рядовую несознательную массу.
Этого Костя не мог вытерпеть. Разом вспомнилось все, о чем судачили в селе. И мальчик, забыв, что закрывает себе навсегда путь в Антошкин дом, мстительно закричал:
— Завсклад — начальник растрат! Погодите, вот госконтроль до вас доберется!
Савось ахнул, схватил стоявший на подоконнике горшок со сметаной и плеснул в Костю…