– Брысь!
Птицы недовольно галдя, разбегались прочь по каменным аллеям сада.
– Любишь ты никчемную роскошь, Адам Голубой! – без улыбки сказал Громмель. – А лепестки мертвые…
– Люблю! – сокрушенно кивнул головой ром. – Каюсь! Но ты изменишь свое мнение, когда я угощу тебя лучшим отваром, что можно сыскать во всей провинции! Привет уважаемому Луке!
Длинные пальцы графа были унизаны тяжелыми перстнями, в мочках ушей свисали белые серьги, волосы на макушке выбриты, как это принято у ромов. Мужчины обменялись вежливыми поклонами, мопс сдержанно кивнул, рукопожатия не последовало – визит одомита был сугубо официальным.
– Рад видеть благородного дона Громмеля! Прошу посетить мой скромный дом, и угоститься лучшей олениной во всей округе!
– Слово в радость! – кивнул мужчина, и зашагал следом за хозяином, собака ковыляла рядом, уморительно переваливаясь на коротких лапах.
– О слуге позаботятся. – Тощий Ром снисходительно посмотрел на чумазого Шнопса. – Твоя демократичность граничит с чудачеством, превосходный дон! Взять в прислужники чуня, это верх легкомыслия! Что скажут в Совете одомитов?
– Я вхожу в этот Совет, если ты не забыл! – сухо отрезал мужчина. – Этот человек – полукровка.
Его отец – падший одомит, согрешивший с чуней. Будь любезен накормить его и спрятать в тень. И пусть его обслужат люди, а не стручи. Шнопс боится стручей, а мыло нынче недешево стоит. И не утруждай нас столь высокопарным именем-Адам Голубой! У меня развивается комплекс неполноценности. – он поправил свой шарф, и шагнул под узорчатую арку, отлитую из чистейшего серебра.
Тощий Ром щелкнул пальцами, к слуге тотчас подбежали два коренастых бульдога, Лука сдержанно зарычал, но псы не обратили внимания на собрата, и повлекли толстяка в тень, отбрасываемую высокими кипарисами.
Парадная зала утопала в роскоши. Повсюду висели красочные штандарты, с изображением коронованного муравья. По углам застыли чучела крокодилов, драконов и сыпучих хрящей в натуральную величину. Таксидермисты поработали на славу, драконы казалось, готовы были извергнуть потоки огненной лавы из зубастых пастей, а у одного из хрящей на длинном рогу запеклись следы бурой крови несчастной жертвы лютого хищника. Потолочный плафон, расписанный лучшими мастерами Синего Рома, изображал сцены охоты на девятиглавую гидру. Дюжина обнаженных борцов копошились в прибрежной тине. Мускулы на их спинах вздулись как корабельные канаты. Двое лежали в воде, растерзанные чудовищем, остальные сжимали в руках тонкие сети. Картина поражала своей натуралистичностью. Громмель долго стоял, задрав голову, отчего иллюзия выглядела объемной. Гранитные обелиски, обрамленные серебряными багетами, занимали большую часть высоких стен. Вытесанные сцены из твердого камня запечатлели драматические эпизоды минувших трех войн, сцена триумфа ромов, и поверженных врагов. Мужчина хрипло прокашлялся.
– Мне, как одомиту следует доложить Совету о наглядной агитации, и призыву к бунту порабощенного народа ромов!
– Ромам нельзя доверять, родное сердце! – мопс вскочил на скамью, и тщательно обнюхивал расставленные на столе блюда и напитки.
Тощий Ром побагровел.
– Великоречивый дон шутит, я полагаю!
– Ну, же, граф! Не следует буквально понимать собеседника! Не станешь ведь ты убивать величайшего мага и колдуна всех провинций в собственном доме?! – широко улыбнулся Громмель ван Остаде. – Тем паче, я полагаю, на картинах изображены жалкие чуни и прочие бастарды. Не так ли?! – лицо мага излучало саму безмятежность.
«Черт его побери, этого хитрого одомита!» – подумал граф. – «Если то, что о нем рассказывают правда, хотя бы наполовину, едва ли меч поможет его убить!» Он широко улыбнулся, провел пальцами по сбритой макушке, и гостеприимно простер руку к столу.
– Я вспылил, каюсь. Сказываются две минувшие войны. Застудил колено в болотах Топной Чуни. Однако прежде чем мы приступим к трапезе, хочу спросить. Чем обязан визиту?
– Пустяки… – колдун задумчиво щелкнул пальцами. – Прогуливались в твоих угодьях, вот и вспомнил о своем племяннике.
– Это великий маг!
– Могу я его видеть?
– Увы! С раннего утра он убежал со своими псами на поляны. Должен скоро вернуться.
– Лжет! – лаконично объявил мопс.
– Странно, что я не чувствую его запаха! – безразличные до сего момента глаза мага вперились в лицо графа, зрачки сузились до игольных точек. Тощий Ром попытался отвести взгляд в сторону, но не смог. Пальцы рук, сжимающие рукоять меча безвольно разжались, надменные губы раскрылись как у выброшенной на берег рыбины, лицо приобрело тупое выражение оглушенного бастарда.