Все приобретенные за много лет навыки ему теперь очень пригодились. С помощью Рыбкина новый приемник был собран аккуратно и довольно быстро.
— На какой стол установить приемник? — спросил Рыбкин и, не ожидая ответа, уверенно понес его на самый дальний.
Александр Степанович молча подошел к передатчику, проверил его соединения и замкнул ключ. Блеснула голубая искра. Тотчас же раздался звонок. Попов выключил передатчик.
— Петр Николаевич, кабинет становится тесным для наших опытов. Давайте перенесем приемник в следующий зал. Стены не должны преградить путь электромагнитным волнам.
Вскоре Александр Степанович передавал сигналы в соседний зал и следующие пять учебных комнат, расположенных в этом же первом этаже школы.
Один из последних опытов привел Попова к новому открытию. Поворачивая передатчик в различных направлениях, он заметил, что иногда сигналы не достигали приемника или были очень слабы. Когда же Попов расположил передатчик в направлении шедшей по стене электрической проводки, лучи легко принимались. Выходило, что волны как бы распространялись вдоль проводника, и поэтому передача принималась на большем расстоянии. Об этом направляющем действии проводов Попов пока ничего не сказал Рыбкину, желая еще раз проверить свое наблюдение.
Неутомимые экспериментаторы решили продолжить свои опыты на улице.
Петр Николаевич вынес приемник в сад, а Попов остался с передатчиком у окна.
Отойдя с приемником в глубь сада примерно на сто шагов, Рыбкин решил здесь обосноваться.
Александр Степанович взмахом руки предупредил Рыбкина о начале опыта и замкнул на короткое время ключ передатчика. Попов видел, что Рыбкин сначала напряженно глядел на когерер, потом растерянно крикнул:
— Ничего нет!
— А теперь, Петр Николаевич?
Попов вторично замкнул ключ.
— Ничего? В чем дело? У меня все в порядке…
Попов показал моток провода.
— Петр Николаевич, возьмите это…
Рыбкин поспешил к окну.
— Зачем это нужно?
— Накиньте это на деревья по направлению к приемнику.
— А концы куда присоединить?
— Пусть они так и болтаются. Провод должен облегчить путь волнам.
Когда Рыбкин накинул на деревья медный провод, Александр Степанович снова начал передачу. Звонок приемника молчал.
Тогда, по указанию Александра Степановича, Рыбкин повесил несколько метров проволоки над приемником, присоединив нижний конец к одному зажиму когерера. С вертикально подвешенным проводом опыты продолжались успешно.
В продолжение следующих недель Александр Степанович установил возможность приема грозовых разрядов.
Ведь молнии излучают такие же электрические волны, как и искры катушки Румкорфа. Для того чтобы поймать электромагнитную волну грозового электричества, изобретатель внес в схему приемника небольшие изменения. Параллельно цепи звонка он поместил особый регистрирующий аппарат. На барабане, медленно вращаемом часовым механизмом, была укреплена чистая бумага. На этой бумаге под действием тока от батареи приемника перемещалось пишущее перо. Каждое замыкание и размыкание цепи звонка одновременно давало толчки перу.
Попов присоединил длинный тонкий провод к одному зажиму когерера, а другой конец провода привязал к нескольким пущенным в воздух игрушечным резиновым шарам.
И вот даже задолго до грозы приемник гремел своим звонком и регистрировал атмосферные разряды, происходившие на значительном расстоянии.
Этот приемник с пишущим приспособлением Александр Степанович назвал «грозоотметчиком» и передал его для испытаний в Петербургский лесной институт. Там вопросами метеорологии ведал один из друзей Александра Степановича по университету и строительству первой в городе электростанции, Геннадий Андреевич Любославский.
Слух о замечательных опытах А. С. Попова дошел до ученых столицы. По их настоянию изобретатель ознакомил петербургских физиков со своими работами.
7 мая 1895 года на заседании физического отделения Русского физико-химического общества был заслушан интересный доклад Александра Степановича Попова.
Название доклада: «Об отношении металлических порошков к электрическим колебаниям», разочаровало тех, кто ожидал сенсационных научных открытий. Но тот, кто пришел в этот день в физическую аудиторию Петербургского университета, не только не раскаивался в этом, но всю жизнь вспоминал о нем.